зубчатый  угол  высунулся  из  воды,  а  вокруг  пошли пузыри и, вздымаясь и
пенясь, стали разбегаться широкие круги.
     - Ну и сила! - воскликнул сэр Найджел.
     - Ну и сила! - воскликнула его супруга.
     А  Джон  стоял,  посмеиваясь  и  стряхивая  комья  грязи,  прилипшие  к
пальцам.
     - Я  понял,  что  такое его руки, когда он стиснул мне ребра, - заметил
лучник,  -  они  и  сейчас трещат при одном воспоминании. А вот и другой мой
товарищ  - весьма ученый клирик, хотя и очень молод, это Аллейн, сын Эдрика,
брат минстедского сокмана.
     - Молодой   человек,   -   мрачно   заявил   сэр  Найджел,  -  если  вы
придерживаетесь  того  же  образа  мыслей,  что  и  ваш  брат, вы не сможете
переступить порог моего дома.
     - Нет,  достойный  сэр,  - поспешил возразить Эйлвард, - я ручаюсь, что
ни  одной  сходной  мысли  у  них нет: только сегодня родной брат спустил на
него собак и выгнал его со своей земли.
     - А  вы  тоже  в Белом отряде? - спросил сэр Найджел. - Наверное, у вас
еще мало военного опыта, судя по вашим глазам и поведению.
     - Я  бы  отправился  во  Францию  с этими вот моими друзьями, - пояснил
Аллейн, - но я человек мирный - псаломщик и клирик.
     - Это делу не помешает, - заметил сэр Найджел.
     - Нет,  конечно,  добрый  сэр!  -  радостно  воскликнул лучник. - Я сам
служил  два  срока  с  Арнольдом из Серволле, которого прозвали протоиереем.
Клянусь  эфесом!  Я  видел  его  недавно,  - ряса задрана до колен, сандалии
залиты  кровью:  он  находился  на  передовой  линии.  И  все  же  не успела
просвистеть  последняя  стрела, как он уже опустился наземь среди умирающих,
принялся  их  исповедовать  и  раздавать  благословения  с  такой быстротой,
словно  горох лущил. Ma foi! Многие предпочли бы, чтобы он поменьше щадил их
души и побольше тела.
     - Хорошо  иметь в любом отряде ученого клирика, - сказал сэр Найджел. -
Клянусь  апостолом,  есть  такие  трусы,  которые больше думают о своем пере
писца,  чем  об  улыбке  своей  дамы,  и выполняют свои обязанности только в
надежде,  что  им удастся вписать новую строку в хроники или сочинить припев
к  романсу  менестреля.  Я хорошо помню, что при осаде Реттерса среди солдат
оказался  низенький,  толстый,  прилизанный  клирик  по  имени Чосер; он был
настолько  привержен всяким ронделям, сирвентам и тонсонам, что ни один воин
не  решался отступить от стен хотя бы на шаг, пока это не было описано в его
стихах  и  не распевалось всякой мелкой сошкой - слугами и оруженосцами - по
всему  лагерю.  Но, птичка души моей, я рассуждаю так, будто уже все решено,
хотя  до  сих  пор  не  посоветовался  ни с тобой, ни с матушкой. Удалимся в
комнату,  а  эти  путники  напитаются  всем, что окажется в нашей кладовой и
погребе.
     - А  к  вечеру  похолодало,  -  сказала дама и пошла по дороге к замку,
держа под руку своего супруга.
     Трое  друзей двинулись следом; Эйлвард испытывал облегчение оттого, что
выполнил  порученное  ему  дело,  Аллейн  дивился  скромности прославленного
полководца,  а  Джон  изливал  в  насмешках  и  издевках  свое  презрение  и
разочарование.
     - Что с тобой? - спросил в недоумении Эйлвард.
     - Меня надули и провели, - сердито ответил Джон.
     - Кто же это, несокрушимый Самсон?
     - Ты, Валаам, лжепророк.
     - Клянусь  эфесом,  -  воскликнул  лучник,  -  хотя  я  и не Валаам, но
беседую  с  тем  самым  животным,  которое  разговаривало  с ним! Так что же
случилось и чем я тебя обманул?
     - Скажи,  пожалуйста, разве ты не уверял меня - вот Аллейн свидетель, -
что,  если  я пойду с тобой на войну, ты дашь мне такого командира, которому
в  Англии  нету равных? И вот ты приводишь меня к какому-то огрызку человека
-  слабому,  отощавшему, и он еще должен посоветоваться с мамашей, брать ему
в руки меч или не брать.
     - Так   вот   где   собака   зарыта!   -  воскликнул  лучник  и  громко
расхохотался.  -  Ну,  я  спрошу твое мнение о нем месяца через три, если мы
все останемся живы, ибо я уверен, что...
     Эйлварда  прервал  необычайный  шум,  который  в  эту  минуту  раздался
неподалеку  на  дороге, ведущей к монастырю. Донеслись низкие голоса мужчин,
визг  женщин,  собачий  вой  и  лай  и все заглушавший, громоподобный топот,
невыразимо  страшный  и  угрожающий.  Из-за  угла узкой улицы выскочила стая
визжащих,  поджавших  хвосты  собак,  а  за  ними  мчался  какой-то  бледный
горожанин,  вытянув  руки и растопырив пальцы, волосы у него стали дыбом, он
в  ужасе  озирался  то  через  правое,  то  через левое плечо, словно за ним
гналось чудовище.
     - Спасайтесь,  миледи, спасайтесь! - пронзительно завопил он, проносясь
мимо, словно стрела, выпущенная из лука.
     А   позади   него  неуклюже  валил  огромный  черный  медведь,  за  ним
волочилась  порванная  цепь,  изо рта висел багровый язык. По обеим сторонам
улицы  люди  прятались  в  подворотни и двери домов. Хордл Джон подхватил на
руки  леди Лоринг, словно перышко, и взбежал вместе с ней на чье-то крыльцо;
а  Эйлвард, разразившись целым потоком французских ругательств, схватился за
колчан  и  попытался сорвать с себя лук. Аллейн, растерявшись при виде столь
неожиданного  и  пугающего  зрелища,  прижался  к  стене,  не спуская глаз с
взбесившегося  животного,  приближавшегося  большими  прыжками;  в  неверных
сумерках  оно казалось еще огромнее, его широкая пасть была разинута, из нее
капала  на  землю  пена  и  кровь.  Только сэр Найджел, как будто не замечая
всеобщего  смятения,  твердым  шагом  направился  к середине дороги, держа в
одной  руке  шелковый  носовой  платок,  в  другой  - бонбоньерку. В жилах у
Аллейна  буквально  застыла  кровь, когда они встретились - человек и зверь.
Медведь  поднялся  на задние лапы, его глаза вспыхнули страхом и ненавистью,
и  он занес свои тяжелые лапы над головою рыцаря, желая повалить его наземь.
А  тот, моргнув глазами навыкате, замахнулся носовым платком и дважды ударил
им животное по морде.
     - Ах ты, нахал, нахал, - проговорил он с легкой укоризной.
     И  медведь,  озадаченный  и смущенный, снова опустился на четвереньки и
заковылял  обратно;  его  тут  же  опутали веревками медвежий сторож и толпа
крестьян, бежавших следом.
     Сторож  был очень напуган; дело в том, что он решил выпить кружку эля в
харчевне  и  на  время  своего отсутствия привязал медведя цепью к столбу, а
дворняги  его  дразнили  до тех пор, пока зверь, разъяренный и ополоумевший,
не  оборвал  цепь и не стал кусать и бить лапами всех, кто бы ни попался ему
на  пути.  Больше  всего этот человек боялся, чтобы медведь не набросился на
владельца  и владелицу замка, ибо они за это могли вздернуть сторожа на дыбу