дому,  которого  он  никогда  не видел, его дурные предчувствия росли; вдруг
деревья  начали  редеть,  лес  сменился  широкой  зеленой  луговиной,  где в
солнечных  лучах  лежало  пять коров и свободно бродили стада черных свиней.
Луговину  пересекала  быстрая  лесная  речка  с  бурой  водой, через нее был
переброшен  грубо  сколоченный  мост,  а  на  том  берегу лежало другое поле
покато  спускавшееся  к  длинному,  стоявшему  в  низине  деревянному  дому,
покрытому  соломой,  и  с  пустыми  оконницами.  Аллейн глядел на дом; юноша
раскраснелся,  глаза  его  заблестели  перед ним, несомненно, был отчий дом.
Синий  виток  дыма  поднимался  над  отверстием  в  соломенной крыше это был
единственный  признак  жизни, да еще огромный охотничий пес, который спал на
цепи  у входа. В золотистом свете осеннего солнца дом казался таким мирным и
тихим, каким Аллейн нередко рисовал его себе в своих мечтах.
     Однако  приятные  грезы  юноши  были  нарушены  чьими-то  голосами: два
человека  вышли  из  лесу  чуть  справа  от  него и направились через поле в
сторону  моста.  У  одного  была  белокурая  развевающаяся  борода и длинные
волосы  до  плеч такого же цвета; его платье из добротного сукна и уверенные
манеры  показывали,  что  это  человек  с положением, а темные тона одежды и
отсутствие  всяких  украшений  резко  отличали его от королевской свиты с ее
мишурным  блеском.  Рядом  с ним шла женщина, высокая, с тонкой и грациозной
фигурой  и  чистыми спокойными чертами лица. Ее волосы, черные, как вороново
крыло,  были  собраны  на  затылке под легкий розовый колпачок, голова гордо
сидела  на  стройной  шее,  шаг  был длинный и упругий, как у дикого лесного
существа,  не  ведающего усталости. Она держала перед собой согнутую в локте
левую  руку,  обтянутую алой бархатной перчаткой, а на кисти сидел маленький
коричневый  сокол, взъерошенный и испачканный, и женщина на ходу поглаживала
его  и  ласкала.  Когда  она  вышла на солнечный свет, Аллейн увидел, что ее
легкая  одежда  с темно-розовыми разрезами была с одной стороны, от плеча до
подола,  вся облеплена землей и мхом. Он стоял в тени дуба и смотрел на нее,
не  отрываясь,  приоткрыв рот, ибо эта женщина казалась ему самым прекрасным
и   прелестным   существом,  какое  способна  создать  фантазия.  Такими  он
представлял   себе   ангелов   и   пытался   их  изобразить  в  монастырских
служебниках,  но  здесь  перед  ним  было  уже  нечто  земное  хотя  бы этот
взъерошенный  сокол  и запачканное платье, при виде которого он ощущал такую
нервную  дрожь и трепет, каких никогда не смогли бы вызывать грезы о сияющих
и   незапятнанных   духовных  существах.  Пусть  добрую,  тихую,  терпеливую
мать-природу  презирают  и  поносят,  но  приходит время - и она прижимает к
груди свое самое заблудшее дитя.
     Мужчина  и  женщина  быстро пересекли луговину, направляясь к мосту, он
шел  впереди,  она - следом за ним, на расстоянии одного-двух шагов. У моста
они  остановились  и простояли несколько минут, глядя друг на друга, занятые
серьезным  разговором.  Аллейн  и  читал  и  слышал,  что  бывает  любовь  и
любовники.  Эти  двое,  без  сомнения,  были  ими  - золотобородый мужчина и
молодая  особа  с  холодным,  гордым лицом. Иначе зачем им бродить вдвоем по
лесу  или  так  взволнованно  беседовать  у  сельского ручья? Однако по мере
того,  как  он наблюдал за ними, не зная, выйти ли ему из своего укрытия или
найти  другую  тропинку  к  дому, он вскоре усомнился в справедливости своих
первоначальных  предположений. Мужчина, рослый и плечистый, загораживал вход
на  мост,  он сопровождал свои слова нетерпеливыми, пылкими жестами, а в его
бурном  низком  голосе  иногда  звучали угроза и гнев. Она бесстрашно стояла
против  него,  все  еще  поглаживая птицу; однако дважды бросила через плечо
быстрый  вопрошающий  взгляд,  словно  ища  помощи. И молодой клирик был так
взволнован   этим  немым  призывом,  что  вышел  из-за  деревьев  и  пересек
луговину,  не  зная,  как  ему быть, и вместе с тем не желая уклоняться, раз
кто-то  в  нем  нуждается. Но те двое были настолько заняты друг другом, что
не  заметили  его  приближения;  и лишь когда он уже оказался совсем рядом с
ними,  мужчина  грубо  обхватил  женщину за талию и притянул к себе, она же,
напрягши  свое  легкое,  упругое  тело,  отпрянула  и  в ярости ударила его,
причем  сокол  в  колпачке  вскрикнул,  поднял  взъерошенные  крылья  и стал
сослепу  клевать куда попало, защищая свою госпожу; однако и птица и девушка
едва  ли  могли  бы справиться с нападавшим на них противником, а он, громко
расхохотавшись, одной рукой сжал ее кисть, другой рванул девушку к себе.
     - У  самой  красивой  розы  самые  длинные  шипы,  - сказал он. - Тихо,
малютка,  а то я могу тебе сделать больно. Плати-ка сакскую пошлину на земле
саксов, моя гордая Мод, за всю свою гордыню да жеманство.
     - Ах  вы  грубиян!  - прошипела она. - Низкий, невоспитанный мужик. Так
вот  каковы  ваша  заботливость  и  гостеприимство!  Да  я  лучше  выйду  за
клейменого  раба  с  полей  моего  отца. Пустите, говорю... Ах, добрый юноша
само  небо  послало  вас.  Заставьте его отпустить меня. Честью вашей матери
прошу вас, защитите меня и заставьте этого обманщика отпустить меня!
     - Я  буду  защищать  вас  с  радостью,  -  ответил Аллейн. - Как вам не
стыдно, сэр, удерживать эту девицу против ее воли?
     Мужчина  обратил к нему лицо в его выразительности и ярости было что-то
львиное.  Этот  человек  с  золотой  гривой  спутанных волос, пылающим синим
взором  и  четкими чертами крупного лица показался Аллейну самым красивым на
свете;  и  все  же  в  выражении  его  лица  было  что-то до того зловещее и
беспощадное,   что   ребенок  или  животное,  наверное,  испугались  бы.  Он
нахмурился,  его  щеки  вспыхнули,  в глазах сверкнуло бешенство, выдававшее
натуру буйную и неукротимую.
     - Молодой  дуралей!  -  воскликнул он, все еще прижимая к себе женщину,
хотя  вся  ее  съежившаяся фигура говорила об ужасе и отвращении. - Лучше не
суйся  в  чужие  дела.  Советую идти куда шел, иначе тебе же хуже будет. Эта
маленькая шлюха со мной пришла и со мной останется.
     - Лгун!  -  воскликнула женщина и, опустив голову вдруг яростно впилась
зубами в удерживавшую ее широкую смуглую руку.
     Он  отдернул  руку  с  проклятием,  а девушка вырвалась и скользнула за
спину  Аллейна,  ища у него защиты, словно дрожащий зайчонок, который увидел
над собой сокола, застывшего в воздухе перед тем, как ринуться на него.
     - Убирайся  с  моей  земли!  -  зарычал мужчина, не обращая внимания на
кровь,  капавшую  с его пальцев. - Что тебе здесь нужно? Судя по одежде, ты,
видно  из тех проклятых клириков, которыми кишит вся страна, словно гнусными
крысами,  вы  подглядываете, вы суете свой нос в то, что вас не касается, вы
слишком  трусливы,  чтобы  сражаться,  и  слишком  ленивы,  чтобы  работать.
Клянусь  распятием!  Будь  моя  воля  я  бы  прибил  вас  гвоздями к воротам
аббатства.  Ты, бритый, ведь не мужчина и не женщина. Возвращайся поскорее к
своим  монахам,  пока  я не тронул тебя, ибо ты ступил на мою землю и я могу
прикончить тебя, как обыкновенного взломщика.
     - Значит это ваша земля? - спросил Аллейн, задыхаясь.
     - А  ты  намерен  оспаривать это, собака? Может надеешься хитростью или
обманом  вышвырнуть  меня  с моих последних акров? Так знай же, подлый плут,
что  нынче  ты  осмелился  встать  на пути того, чьи предки были советниками