возможных точек приземления частично  попадало  на  котлован  (его  называли
"стадионом" за размеры и общую конфигурацию),  над  которым  на  специальном
козырьке стояла ракета. Поэтому над частью котлована натянули  металлическую
сетку, на которую космонавт мог опуститься с парашютом.  В  тот  же  миг  из
специального бункера поблизости должны  были  выскочить  спасатели-пожарные,
подхватить космонавта и спрятаться с ним  в  бункер.  Сейчас  эта  программа
может показаться  неправдоподобно  примитивной.  На  тогда  ничего  проще  и
надежнее  не  придумали.  Естественным   надежным   методом   спасения   (он
предусмотрен сейчас на "Союзах") был бы увод спускаемого аппарата вверх и  в
сторону. Но это потребовало бы новых разработок и  долгой  экспериментальной
отработки, и мы приняли эту не очень убедительную схему.
   Таким образом, уровень надежности аварийного спасения  на  "Востоке"  был
невысок - не намного выше, чем сейчас у корабля "Шаттл".  Мы  понимали  это.
Система оставляла желать лучшего, но в целом не  покидала  уверенность,  что
космонавт в случае аварии будет спасен. Но напряжение было, впрочем,  как  и
сейчас, при каждом старте  космического  корабля,  хотя  система  аварийного
спасения у "Союза" вполне современная и намного  надежнее.  К  сча-стью,  ни
разу с "Востоком"  у  нас  аварийных  ситуаций  не  было.  Впрочем,  счастье
счастьем, а понимание ненадежности системы  аварийного  спасения  диктовало:
тут дело вероятностное, количество полетов на этом корабле  не  должно  быть
большим, не следует пытаться продлевать  жизнь  "Востоку"  сверх  минимально
необходимого  времени.  С  1965  года  я  стал  категорическим   противником
продолжения полетов на "Востоке" и уж тем более на "Восходе".
   Но все это было еще впереди. А тогда "Восток" уже вышел не орбиту.  Через
несколько минут корабль покинул зону связи и летел над  Тихим  океаном.  Что
тут началось! Все зааплодировали, выскочили из  бункера,  стали  обниматься.
Даже  С.П.  (ракета   сработала   отлично,   а   он   -   старый   ракетчик)
расчувствовался, подошел, обнял: "Что, брат, досталось за эти  годы?"  Но  у
меня было совсем другое настроение: торжествовать рано, да и сглазить  можно
(в этом смысле попытки поздравлений и объятия сильно раздражали), а главное,
все самое трудное  и  сложное  впереди  -  ориентация,  включение  тормозной
установки, спуск (температура плазмы -  тысячи  градусов!),  посадка.  Какие
поздравления?! Ну что за детское стремление праздновать по любому поводу!
   Присутствовавшие на пуске расселись по машинам и поехали  в  здание,  где
началось  заседание  Госкомиссии.  Как  же  без  заседания  или  собрания  -
национальная  традиция!  По  любому  поводу  молебен,   или   тусовка,   или
пресс-конференция, даже в самое неподходящее время. Эта манера  не  исчезла.
Более того, укрепилась и обросла новыми обрядами.
   На заседание должно было прийти сообщение с первого измерительного пункта
на юге страны, который устанавливал связь с бортом корабля перед  самым  его
входом в атмосферу. О том,  насколько  точно  прошла  ориентация  корабля  и
включился  тормозной  двигатель,  надежных  сообщений   еще   не   поступало
(тормозной двигатель должен был включаться где-то над Гвинейским заливом,  а
пройдет ли сигнал  по  коротковолновому  радиоканалу,  было  неизвестно),  о
прохождении спуска мы узнали только перед посадкой. В частности,  определили
по исчезновению радиосигнала, когда корабль входил в плотные слои  атмосферы
и вокруг него образовывалось радионепроницаемое  облако  плазмы.  Пропадание
связи должно было произойти в  момент,  когда  спускаемый  аппарат  снизится
километров до 70-80.  По  коротковолновому  каналу  передавался  сокращенный
объем телеметрии о работе тормозного двигателя и  разделении  отсеков  перед
входом в атмосферу. Но распространение коротких волн, как известно,  зависит
от  ионосферных  условий,  и,  следовательно,  этот  канал  не  гарантировал
получения информации. Это был второй крайне напряженный момент всего полета.
Но сигнал пропал  в  ожидаемый  момент.  Еще,  наверное,  минут  двадцать  -
тридцать тяжелого молчаливого ожидания, и наконец - уже по телефону -  пошли
доклады из Саратовской  области:  "Видели  парашют",  "Видели  космонавта  в
оранжевом костюме". И вот: "Корабль на земле, космонавт в порядке!"
   Когда  "Восток"  приземлился,  возникло  вдруг  странное  ощущение:   мир
изменился, нeчего делать, нeкуда спешить, нe за что волноваться. Еще полтора
часа назад этот  день,  как  и  все  предыдущие,  был  заполнен  невероятным
количеством забот и  вопросов,  волнением  и  беспокойством.  Это  состояние
продолжалось  без  перерывов  недели,  месяцы,  уже  и  годы  (с   пятьдесят
восьмого): масса проблем, и каждая должна быть решена, и  возможно  быстрее.
За три года это состояние стало привычным и казалось вечным, и вдруг  ничего
этого нет. Будний день только начался, ты  вроде  бы  на  работе,  а  делать
нечего.
   Но ничегонеделанье продолжалось недолго  (секунды,  минуты?).  Неожиданно
возникла новая и срочная забота:  вылет  к  месту  посадки  Гагарина,  чтобы
непосредственно от него услышать его впечатления. Летали  мы  тогда  еще  на
ИЛ-14, сравнительно небольших самолетах. Через час  назначен  вылет,  но  до
аэродрома километров 50 от  нашей  гостиницы  (она  неподалеку  от  старта),
начальство умчалось на своих машинах.  Ждать  не  будут.  Самолет  улетит  в
назначенный час  (это  правило  неукоснительно  выполнялось).  Срочно  найти
машину! Но такой  идеей,  как  вы  понимаете,  был  одержим  не  я  один.  В
результате возник прямо-таки ажиотаж: любой  ценой  раздобыть  транспорт.  У
подъезда гостиницы стояла "Волга" начальника экспедиции. В  ней  уже  сидели
водитель и пассажир. Мы с  Раушенбахом,  не  спрашивая  разрешения,  тут  же
заняли свободные места. И в этот момент на крыльцо гостиницы с  чемоданчиком
в руке быстро выходит Бушуев. Вот черт! Сажать моего начальника  некуда.  Но
Бушуев, мгновенно оценив обстановку, не моргнув глазом, вдруг кричит:  "Иван
Иванович, вас срочно к телефону!" Начальник экспедиции выскочил из машины  и
исчез в  дверях.  Бушуев  мгновенно  уселся  на  его  место  и  скомандовал:
"Поехали!" А водителю  что:  начальства  здесь  как  собак  нерезаных,  кого
слушать? И  мы  помчались.  Через  некоторое  время  Раушенбах  с  некоторым
ехидством спросил: "А кто это так удачно вызвал к телефону Ивана Ивановича?"
По лицу Бушуева скользнула ухмылка, и он промычал  что-то  невразумительное,
скосив глаза в сторону водителя.
   На самолет мы успели. И не только на самолет. Хотя  отправились,  похоже,
последними и в последний момент, все же через какое-то  время  на  горизонте
увидели нескончаемую колонну машин начальства  и  постепенно  подтянулись  к
ней. Когда уже проезжали через Ленинск (городок около  станции  Тюра-Там,  в
котором жили военные, обслуживающие полигон), явно лучше нас ориентирующийся
в обстановке Бушуев вдруг обратил внимание на то, что мы оказались  впереди!
И тот же Бушуев быстро сообразил: "Все ясно - начальники свернули  налево  в
"маршальский квартал", отмечают негодяи! И без  нас!  Налево!"  Вроде  бы  и
неудобно: "не приглашали". "А вам нужно особое приглашение? Это наше дело! И
наше торжество!"
   Он не ошибся. Мы успели. Но уже все столы  расставлены  и  сесть  некуда.
Оживление, смех: "Куда же вы пропали?" Соорудили еще один  стол,  специально
для нас, и начались тосты.  Первым  поднялся  Келдыш  и  предложил  тост  за