военных! "Товарищ маршал, товарищи генералы... оплот..." Это  шокировало.  В
такой день! Что это с ним? Может, простая вежливость? Ведь формально за этим
столом мы в гостях у военных, но их поблагодарить  можно  и  позже?  Похоже,
причина была  в  другом:  в  эти  дни  решался  вопрос  об  избрании  нового
президента Академии наук. Возможно, фактически этот вопрос был уже  решен  и
этот тост мог быть выражением благодарности за поддержку  военных?  Без  них
такое решение не прошло бы. Дипломаты! Вот уж  все  смешалось  -  великое  и
смешное.
   Долетели до Саратова. Потом вертолетом на место посадки, но там  Гагарина
уже и след простыл. "Шарик" наш лежал на месте,  недалеко  от  края  крутого
обрыва  над  Волгой.  Возле  него  наша  группа  встречающих.  Все  пытались
что-нибудь себе ухватить на память. Мне это было непонятно - ведь все только
начинается!  А  Гагарина  догнали  лишь  в  Самаре,  где  и  заслушали   его
впечатления.
   Дело было сделано. День 12  апреля  1961  года  стал  праздничным.  И  мы
гордились не только тем, что создали первый космический корабль, но  и  тем,
что стали родоначальниками нового, чистого праздника. Надеюсь, он уцелеет  в
наше бурное время - он не замаран преступлениями и может  остаться  символом
безграничных возможностей человека. Почему нам это  удалось?  Может,  просто
время пришло, и мы оказались в нужное время и в нужном месте? Думаю, это  не
так. Каждый из нас к этой работе упорно пробивался, а время - время мы  сами
сделали. Но если посмотреть со стороны, может быть,  и  покажется,  что  все
решил случай, стечение обстоятельств. Особенно,  если  видеть  только  общий
беспорядок и явную неподготовленность.  Как-то  Тихонравов  размышлял:  "Как
муравьи тащат спичку? Их много, каждый  тянет  в  свою  сторону,  но  полной
симметрии нет, появляется равнодействующая сила, и... спичка движется! Так и
делаются машины - каждый суетится, что-то делает, вроде бы полный беспорядок
- но дело двигается, и машина  постепенно  появляется  на  свет,  хотя,  как
правило, не та  которая  замышлялась".  Было  очень  обидно  слышать  этакую
мистическую "броунов-скую" теорию процесса создания машины:  ведь  спичка-то
движется не куда-нибудь, а к  муравейнику.  Значит,  есть  муравьи,  которые
знают, куда ее тянуть! И именно они определяют движение. Конечно, в  сложном
деле всегда хватает беспорядка. Но всегда есть кто-то, кто точно знает, чего
хочет, и все время сверяет курс с выбранной  целью.  Как  охотничьи  собаки,
гонящие зайца, бегают инженеры мыслью по кругу, когда ищут решение проблемы.
Бегают и по одному, а чаще стаей. Пробегают одни и те же  места,  перебирают
много вариантов. Вот появилась первая мысль ("одно кольцо, поворачивающее  и
открывающее все замки") - забраковали сходу ("будет  дрожать",  "и  как  его
подвесить?"),  через  некоторое  время  опять  возвращаемся  к  ней.   Опять
забраковываем ("бред - тяжеловесная"). И так несколько раз. Потом происходит
привыкание, обдумывание подробностей,  и  вдруг  все  проясняется!  "Это  же
решение. И достаточно простое!" А чье оно, это решение? Да и не установить -
истина рождается во время смены позиций. Но  где-то  внутри  каждого  таится
самообольщение  -  моя  идея.  На  самом  деле  это  все  же,  как  правило,
действительно   коллективный   труд    нескольких    единомышленников.    Но
единомышленники знают, куда они идут.
   Может быть, элемент самообольщения и самодовольства был присущ и мне.  Во
всяком случае, в первые годы работы мои товарищи  в  новогодних  стенгазетах
(которые приходили рассматривать со всего КБ) регулярно изображали  меня  на
мостике нашего  корабля  (то  сверхмощного,  то  почти  развалившегося),  за
штурвалом. Но на этой же карикатуре было видно,  что  штурвал  штурвалом,  а
либо руль заклинен, либо прибит  досками  к  корме,  либо  корабль  намертво
прикреплен к  причалу:  все  та  же  обидная  мысль  Тихонравова.  Я  вообще
подозреваю, что был у  моих  товарищей  любимой  мишенью  для  упражнений  в
остроумии.
   Самые близкие и дорогие мне люди - это мои товарищи, с  которыми  работал
все эти годы. Это не только те, кто непосредственно подчинялся мне и работал
в моей группе, моем отделе или отделах, а и многие другие, с которыми спорил
и обсуждал выбор целей, решений, последовательность действий,  схемы  работы
приборов,  узлов  конструкции,  уговаривал  взяться  за  какое-то  новое   и
непонятное, часто и мне самому, дело, разработку. Было обидно замечать,  что
подавляющее большинство из них, как мне кажется, относилось  ко  мне,  мягко
говоря, отрицательно. Хотя в какой-то мере и было понятно почему. Ну хотя бы
потому, что многими из них я воспринимался как начальство. Ну  а  кто  любит
начальство? Любить начальство противоестественно. Но если бы только поэтому!
Рабочая обстановка для меня всегда была средой, в которой я чувствовал  себя
как рыба в воде, то  есть  я  растворялся  в  ней,  был  очень  раскованным,
открытым, говорил и действовал весьма импульсивно, направо и налево рассыпал
какие-то, только что  пришедшие  в  голову,  непродуманные  идеи,  суждения,
"указания", советы, оценки (среди которых  чаще  всего  звучало  "бред"  или
почему-то "бред собачий"). А в таком раскованном состоянии, когда человек не
контролирует каждое свое слово, движение души  и  мысли,  он,  как  правило,
говорит  много  глупостей.  И  это  в  первую  очередь  бросается  в   глаза
окружающим.  И  поэтому,  как  мне  кажется,  самые  близкие  ко  мне   люди
подтрунивали  надо  мной  и,  боюсь,   считали   меня   дураком,   наверное,
рассказывали обо мне анекдоты. И самое обидное: не без оснований.  Это  меня
расстраивало.  То,  что  с  начальством  у   меня   отношения   складывались
перманентно отвратительные (кроме разве  только  Белоусова  и  Тихонравова),
совершенно не трогало: на это  имелись  основания.  И  глупости  говорил,  и
требовал, и "лягал" их при первой возможности.  Тут  все  было  нормально  и
закономерно, и ничего огорчительного в этом не было  (разве  что  постоянное
чувство опасности). А вот то, что самые близкие и дорогие мне бойцы за  наше
дело и друзья все больше от меня отдаляются,  что  между  нами  чуть  ли  не
воздвигается  стена,  воспринималось  тяжело.  Остальное   было   не   столь
существенно.
   ЗЕМЛЯ В ИЛЛЮМИНАТОРЕ
   В КБ эту идею предложил Королев. Однажды в разговоре он спросил: "А  что,
разве нельзя в спускаемый аппарат "Востока" двух или даже  трех  космонавтов
поместить?"  Я  ответил,  что  невозможно.  Прежде  всего  потому,  что  уже
апробированную схему посадки с катапультированием и приземлением экипажа  на
своих парашютах применить было нельзя. Габариты  не  позволяли  поместить  в
спускаемый аппарат более одного катапультируемого кресла.
   Но посадка была не главной  проблемой.  В  то  время  группа  авиационных
инженеров во главе с Северным и Ткачевым вела отработку схемы мягкой посадки
корабля. Мягкой - за счет  использования  тормозного  порохового  двигателя,
укрепленного на стренгах посадочного парашюта,  включаемого  перед  касанием
аппарата поверхности Земли. Так  что  появлялась  возможность  разместить  в
спускаемом аппарате до трех человек и  осуществлять  их  приземление  внутри
спускаемого аппарата. Но как решить проблему аварийного  спасения  двух  или
трех космонавтов на старте и хотя бы в начальной фазе полета носителя?  Даже