через это испытание, через этот выбор: карьера или  сохранение  собственного
достоинства.
   Один из старых моих друзей, Юрий Карпов,  много  лет  спустя,  тогда  уже
начальник отдела, тоже советовался со мной по этому поводу: "Что делать?  Не
пускают дальше - беспартийный. Может, все-таки вступить? Может, черт с  ним,
с  чувством  собственного  достоинства?!"  Надо  сказать,  что  оказался  он
все-таки твердым человеком: не вступил. Но, правда, дальше начальника отдела
так и не пошел, что  было  и  несправедливо,  и  нелепо.  Он  был  (и  есть)
талантливый инженер, умел прекрасно  организовать  работу,  руководитель  по
природному дарованию. Но думаю, что не пускали его дальше, главным  образом,
потому, что был он человеком твердым и независимым. В данном случае,  скорее
всего, его беспартийность оказалась удобным предлогом для начальства,  чтобы
придержать независимого работника. Начальство  ведь  в  принципе  не  против
способных людей, но при одном условии - они должны быть послушными.
   Но вернемся к лету 1964 года. "Да, - думал я, - а меня  в  политотдел  не
приглашали!" Впрочем, это Катыс навел меня на подобные мысли, задав  вопрос:
"А с вами такой разговор вели?" Я ответил: "Нет". Он  посмотрел  на  меня  с
сочувствием: не котируется!
   Много позже, уже после полета, я узнал, что  и  меня  тоже,  оказывается,
прощупывали на эту тему. Один из моих коллег признался, что  именно  он,  по
поручению парткома, "зондировал" как будто в случайном разговоре ("почему не
состоите в партии?"). И удовлетворенный  ответом  ("патриотизм  меряется  не
членством в партии, а делами"), "доложил" по инстанции. Как  раз  тогда  шло
составление списков будущего отряда космонавтов-испытателей, и потому  ответ
мой был достаточно осторожным (бдительный был!).
   Кажется, Катыс тогда так и не подал заявление. Но  "зажали"  они  его  на
другом. Уже после полета Катыс  рассказывал,  что  они  высосали  из  пальца
какие-то нелепые анкетные данные, что потом лопнуло.
   Ну а на меня решили напасть со стороны язвы. По-видимому, Королев заметил
эти маневры, да и  я  не  сидел  сложа  руки.  Когда  услышал  сочувственные
"медицинские" разговоры,  обратился  к  В.Н.  Правецкому  (тогда  начальнику
главка в Минздраве, который занимался нашими делами).  И  А.И.  Бурназян,  и
Правецкий дали однозначно положительное заключение по моему здоровью.  Между
прочим,  Бурназян  -  замминистра  здравоохранения  по   обеспечению   работ
атомщиков  и  ракетчиков,  всегда  был  активным  противником   употребления
алкоголя на кораблях и станциях,  даже  в  малых  дозах.  Несколько  раз  мы
загоняли его в угол  и  однажды  все-таки  уговорили  подписать  официальное
разрешение, но даже и в тот раз он взял свою подпись назад. И до сих пор  на
станциях процветает "бутлегерство", а начальство время от времени занимается
на старте ловлей контрабандистов и подпрыгивает в зале  управления  полетом,
когда вдруг слышит непонятные разговоры во время сеансов связи после прихода
на станцию грузовиков: "А где?" - "Да нету там!" - "Смотрите лучше!"
   Долгое время на основной и  дублирующий  экипажи  нас  не  разделяли.  Мы
готовились на равных. Однако чувствовалось, что  ВВС  хотели  бы  поддержать
экипаж в составе Волынова, Катыса и Егорова. Поэтому уверенности в том,  что
полечу на "Восходе" и в твердости позиции С.П. (выполнит  ли  джентльменское
соглашение, уж очень на джентльмена не похож), у меня не было. Но  С.П.  уже
завелся. Наверное, ему доложили, что Катыса каким-то образом не пропустят. И
для него стала очевидной игра ВВС: они явно не хотели  появления  в  экипаже
корабля гражданского человека. С.П. дал им хорошую трепку.
   Примерно за месяц до назначенной  даты  старта  обе  группы  готовившихся
вызвали к начальнику ЦПК  Кузнецову.  У  него  сидел  генерал  Каманин.  Нам
объявили:  "Формируем  первый  экипаж  в  составе   Комарова,   Феоктистова,
Егорова". Только тут мы почувствовали, что полетим. Хотя еще  много  времени
оставалось для каких-либо происков и что угодно еще могло произойти.
   С Комаровым я познакомился задолго до начала нашей совместной подготовки,
еще после полета Гагарина и Титова. Однажды оказался с ним рядом на одном из
рутинных совещаний. Мне понравилась его сдержанность. Импонировало,  что  он
был не просто летчиком, а получил инженерное образование,  в  то  время  как
другие космонавты еще только вели разговоры о продолжении  образования.  Что
греха таить, мы относились к  молодым  летчикам,  пришедшим  из  авиационных
частей,  с  чувством  некоторого  недоверия:  поймут  ли,  что  к  чему,  не
напортачат ли? Может быть, это от  досады,  что  они  оказались  на  "нашем"
месте.
   С вэвээсовскими врачами наше КБ  сотрудничало  еще  в  пятидесятые  годы,
когда проводились  полеты  с  животными  на  борту.  В  последние  годы  это
сотрудничество стало еще теснее. Владимир  Иванович  Яздовский  (их  лидер),
О.Г. Газенко, А.М. Генин, Н.Н.  Гуровский  принимали  участие  в  разработке
системы жизнеобеспечения для "Востока". Их рекомендации определяли  для  нас
выбор  схем   очистки   воздуха,   питания,   ассенизационного   устройства,
заводов-разработчиков и изготовителей необходимого оборудования.  Потом  они
организовывали отбор кандидатов для полетов. Вот почему не  исключено,  что,
подобно нам, они приставали к С.П., доказывая необходимость послать в космос
врача.
   С  Егоровым,  который  был  сотрудником  Института   медико-биологических
проблем Минздрава, мы познакомились уже во время  подготовки.  Он  не  сразу
привлек мои  симпатии.  Его  контактность,  активность  во  взаимоотношениях
показались мне несколько нарочитыми. В одежде и манерах было что-то, как мне
показалось, пижонское. Но, по-видимому, я просто плохо  знал  молодых  людей
(все-таки между нами десять лет разницы в возрасте), тем более,  что  он  из
другой, не инженерной среды.  Но  позже  я  пришел  к  заключению,  что  все
естественно. Он просто был самим собой.
   В дни подготовки он познакомил меня с джазовой музыкой.  В  профилакторий
он приносил магнитофон  и  крутил  различные  записи.  Мне  вдруг  открылась
красота этой музыки, которая до того проходила мимо, почувствовал интерес  к
различным стилям и аранжировкам. А вообще, надо сказать, круг моих интересов
практически не выходил за пределы работы. Развлечения сводились в основном к
эпизодическим лыжным прогулкам по выходным (если они были) да к еженедельной
парной в Сандунах или Центральных банях. Ну и  книги,  конечно:  по  истории
(люблю до сих пор), жизнерадостные приключенческие  книги  (типа  "Робинзона
Крузо", "Острова сокровищ", "Таинственного острова"), детективы и фантастика
шестидесятых годов. Часто перечитывал  одно  и  то  же.  Такой  "настольной"
книгой была, например, "Заповедник гоблинов" Клиффорда Саймака, хотя  уже  с
первого прочтения понял, что, поминая колесников, он явно имел в виду нас, и
это казалось обидным. Будто среди американцев кретинов не хватает.  Конечно,
у них людей с развитым  чувством  собственного  достоинства  и  самоуважения
относительно  больше,  но  это  им  досталось  по  наследству,  от  предков.
Родившись в благополучной Америке, они,  так  сказать,  пришли  на  готовое.
Конечно,  я  отдавал  дань   увлечениям   шестидесятых   годов   -   театрам
"Современник" и на Таганке, великолепным песням Высоцкого.