двух здоровенных немцев. Может, они были не такие уж здоровенные,  но  тогда
все немцы казались мне огромными. Ну, думаю, все, попался. Но  немцы  как-то
странно, вроде бы даже виновато смотрели на меня и ничего не  предпринимали.
И в руках у каждого по мешку. Тут я сообразил:  это  же  мародеры,  меня  за
хозяина приняли и слегка растерялись. В какой-то момент было неясно, кто  из
нас попался. Однако быстро выяснилось, что попался все же  я.  Потащили  они
меня через весь город, к военному городку, подвели к какому-то дому. Похоже,
комендатура: поток людей - входят, выходят немцы, жители. Посадили  у  входа
на скамейку, велели ждать и ушли внутрь. Но ждать я  не  стал,  поднялся  со
скамейки и ушел. Опять  добрался  до  реки,  досидел  до  темноты,  переждал
патруль, переплыл реку - и к своим.
   Мой следующий, пятый, поход оказался последним. На этот раз с  мальчишкой
лет четырнадцати. Теперь  вроде  как  я  был  инструктором.  Ночью  полковые
разведчики местной воинской части через пойму проводили нас к реке. Затем мы
вдвоем переплыли на городской берег. Сориентировались в  темноте,  вышли  на
окраину. Дождались рассвета и  двинулись  дальше.  Сначала  шли  дворами.  К
середине дня  устали  по  заборам  лазить,  ростом  он  не  вышел,  мне  его
подсаживать приходилось. Шли по улице, один за другим, на расстоянии  метров
сто. Я шел впереди. Выхожу на перекресток и вижу, что по поперечной улице  с
двух сторон подходят патрули. Пока  они  меня  останавливали,  мой  напарник
успел юркнуть в подворотню. Я бежать не мог  -  пристрелят  как  миленького.
Подошли. Один из них, высокий, с эсэсовскими молниями  в  петлицах,  схватил
меня за руку, что-то крича, и повел через арку во двор. Притащил к  глубокой
яме,  поставил  к  ней  спиной,  достал  пистолет  (отчетливо   запомнилось:
почему-то не вальтер,  не  парабеллум,  а  наш  ТТ  -  опробовал?),  снял  с
предохранителя и, продолжая орать, махал им перед  моим  носом.  Я  различил
"рус шпион", "партизан", "откуда пришел"  и  понял:  пахнет  жареным,  дело,
наверно, совсем плохо, пожалуй, на этот раз не вывернуться.  С  эсэсовцем  я
еще не сталкивался (обычно с патрулями было проще: они почти приучили меня к
мысли, что убивать мальчишку немцы просто так не станут). Но и в этот момент
страха не было. Даже мелькнула мысль выбить из  его  руки  пистолет  и  дать
деру, но тут же понял: бредовая мысль, слишком здоров немец.
   Внезапно в глазах немца что-то изменилось. Я не успел испугаться,  увидел
только мушку на стволе пистолета, когда немец вытянул руку и выстрелил мне в
лицо. Я почувствовал будто удар в челюсть и  полетел  в  яму.  Упал  удачно.
Падая, перевернулся на живот и не разбился: грунт был твердый, и на дне  ямы
валялись осколки кирпичей. На какой-то момент я, наверное, потерял сознание,
но тут же очнулся и сообразил: не шевелиться, ни звука! Так  и  есть,  слышу
разговор, значит, их уже двое, немец столкнул ногой в яму кирпич, но в  меня
не попал. Переговариваясь, оба ушли со двора. Я лежал и  чувствовал  сильную
боль в подбородке и слабость во всем теле. Потом встал на дне ямы - глубоко,
метра полтора-два, как выкарабкаться? Вдруг слышу -  немцы  возвращаются!  Я
тут же рухнул лицом вниз, мгновенно приняв прежнюю позу. Они подошли к  яме,
обменялись несколькими фразами и не торопясь ушли. Я  полежал  еще  немного,
поднялся и все-таки выбрался наружу.
   Время  было  около  полудня.  Перебрался  в  соседний  двор.  Осмотрелся,
прислушался. Тишина. Чувствовал я себя плохо, видно,  крови  много  потерял.
Нашел какой-то большой деревянный ящик (похоже, мусорный), забрался в него и
решил дотемна в нем отсидеться. В темноте вылез и опять пошел вниз в сторону
реки, но вскоре почувствовал, что не добраться мне до нее этой ночью, сил не
хватает. В каком-то саду забрался в кусты и уснул.
   Утром услышал голоса, показалось - немцы. Так целый  день  и  просидел  в
кустах. Было жарко, хотелось пить, но вылезти из кустов не рискнул. Старался
даже не шевелиться. Не дай бог  сучок  под  ногой  хрустнет.  Откуда  только
терпенье взялось? Под вечер все стихло, ушли. Что  они  делали,  почему  там
оказались, голову не ломал, да и  не  способен  был  в  тот  момент  думать:
принимал все как факт. Стемнело. Через какое-то  время  осторожно  вылез  из
кустов. Опять заборы, калитки, и так  в  темноте  добрался  до  реки.  Снова
переждал патрули и тихо, без всплесков, переплыл  на  левый  берег.  Перешел
пойму и в первой же деревне (между Придачей и  Отрожками)  знаками  попросил
пить. Вид у меня, окровавленного, был,  надо  полагать,  достаточно  жалкий.
Говорить я практически не мог, лишь что-то сипел. Хозяйка поглядела на  меня
с жалостью и притащила полную кружку воды. Но вода в горло не проходила. Мне
не удалось сделать ни одного глотка.
   Пуля, как потом выяснилось,  прошла  через  подбородок  и  шею,  навылет.
Опухоль в шее мешала и  говорить,  и  пить.  Однако  через  некоторое  время
говорить я все же начал. Дотащился до своей разведгруппы, рассказал,  что  и
как было, что видел. Они мне рассказали, что напарник мой вернулся накануне.
Отвезли меня в медсанбат, а там сделали противостолбнячный укол  и  сказали,
что пищевод, наверное, перебит. Отвезли на машине  в  полевой  госпиталь,  а
оттуда решили было еще дальше переправить, кажется, в стационарный госпиталь
в Борисоглебске. Ждали самолета. К этому времени я начал приходить в чувство
и возомнил себя важной персоной. Мне попробовали еще раз дать  воды,  и  она
вдруг  прошла!  Впервые  за  почти  трое  суток  в  желудок  что-то  попало.
По-видимому, опухоль спала. Стало ясно, что пищевод не  поврежден  и  никуда
дальше везти меня не нужно.
   Очень трогательно обо мне в госпитале заботились, но недели через  две  я
оттуда  сбежал  и  явился  в  свою  часть.  Меня,  однако,  снова  отправили
долечиваться, но  не  в  госпиталь,  а  в  медсанбат,  который  располагался
неподалеку в лесу. Через пару недель я  оттуда  ушел.  Однако  на  этот  раз
группу свою на месте не застал, она куда-то перебазировалась.  Было  обидно,
что меня об этом не предупредили. Пришлось возвратиться в  медсанбат.  Через
несколько дней вдруг появилась моя мать.  Надо  же,  нашла!  Мать  моя  была
женщиной крутой. Бросила корову,  вещи,  сумела  проникнуть  в  прифронтовую
полосу, узнала о моей судьбе, нашла госпиталь,  где  меня  уже  не  было,  и
наконец нашла меня. Попался, одним словом. И  повезла  она  меня  в  тыл,  в
Коканд. Я особенно и не сопротивлялся. Шел сентябрь,  начался  учебный  год.
Успел только заехать в свою развед-группу, попрощаться.
   В то лето, наблюдая за окружающими, и за некоторыми командирами  тоже,  я
убедился, что люди, внешне соответствующие моим  представлениям  о  человеке
смелом и мужественном  и  вроде  бы  действительно  не  боящиеся  опасности,
нередко к этой опасности на самом деле близко никогда и не подходили. Всегда
находили обстоятельства, оправдывающие  сохранение  некоторой  дистанции.  И
наоборот, люди, казалось бы, внешне совсем не мужественного типа, в ситуации
острой,  требующей  немедленных  действий,  решений,  смело  шли   навстречу
опасности,  решительно  и  осмысленно  действовали.  Решимость,  даже  порой
безрассудная, вроде бы и прекрасна, но в  любом  варианте  она  должна  быть
эффективной. А такое чаще бывает, когда человек понимает, откуда ему  грозит
опасность, и  может  держать  себя  в  руках,  уберечься  от  безрассудства,
"вибраций" и действовать с необходимой осторожностью, владея своими эмоциями