короб  с  вещетиньем, с медвежьей мазью, с пахучими травами. Таисья принесла
бутыль  с  бабинькиным  настоем,  Маша побежала за холстом для перевязок, за
одеялами, за сенниками для раненых. Сильвестр Петрович крикнул ей вслед:
     - Все, что есть, неси, ничего в избе не оставляй. Слышишь ли?
     - Слышу-у! - на бегу отозвалась Маша.
     Сильвестр  Петрович пошел к лестнице, что вела наверх. Здесь два мужика
застряли   с  грузом  -  в  лозовой  корзине  тащили  наверх  ядра.  Корзина
прорвалась,  зацепилась,  мужичок  постарше  ругал  парня,  который подпирал
корзину   снизу.   И  вдруг  Сильвестр  Петрович  узнал  обоих:  старший,  с
бороденкой,  худой и ободранный, - тогда, зимой, по дороге в Холмогоры напал
на  него,  на Иевлева. Другой, Козьма, убил давеча во дворе Семиградной избы
вора-приказчика. А нынче оба здесь, при своем воинском деле.
     Корзина  наконец  пролезла.  Сильвестра Петровича догнал Резен - тоже в
парадном  дорогом  кафтане,  выбритый,  в  пышном  парике, - пожелал доброго
утра.
     - То-то, что доброе! - усмехнулся Иевлев.
     По  скрипучим  ступеням они поднялись на высокую воротную башню, встали
у  амбразуры, в которую сыростью дышала Двина. Иевлев смотрел недолго, потом
сказал, передавая подзорную трубу Резену:
     - Гляди, Егор! Идут!
     Инженер  приладил  трубу  и  сразу увидел белые квадраты и треугольники
вздутых ветром парусов, реи, мачты, вымпелы...
     - Быстро  идут!  -  сказал  Резен  по-немецки. - Бесстрашно идут! Нашли
лоцмана, черт возьми!
     - Нашли! - опять глядя в трубу, согласился Иевлев.
     Резен,  скрипя  новыми  башмаками,  перешел  башню,  высунулся в другую
амбразуру, велел караульному пушкарю:
     - Кузнецам калить ядра, пороховщикам закладывать заряд.
     Иевлев  смотрел  в  трубу  на  Двину,  на  серые  ее  воды,  где  мерно
покачивались  условленные с Рябовым вешки, как бы позабытые здесь и вместе с
тем  точно  обозначавшие  границы  искусственной  мели,  смотрел  на  Марков
остров,  на  затаившиеся  там  пушки,  на  пушкарей,  на  молодого  офицера,
поднявшего  шпагу,  -  опустит, и все пушки его батареи одновременно выпалят
по  тому  месту,  где  тихо  покачиваются  ныне  вешки  и  где будет утоплен
вражеский корабль...
     "Рано  поднял  шпагу,  - подумал Сильвестр Петрович. - Долго еще ждать,
рука вовсе занемеет".
     Работные  люди, один за другим, согнувшись бежали к вороту, на который,
быть  может,  если  что  случится,  будут наматывать цепь. Бежали, прыгали в
яму.  Отсюда,  с  башни,  Иевлев  ясно  видел, как становились они к рычагам
кабестана,  готовились к своему делу. Теперь только собака лаяла на Марковом
острове,  - веселый лопоухий щенок думал, что люди прячутся и прыгают в яму,
играя  с  ним.  Но  из  ямы высунулась рука, щенка заграбастали и посадили в
мешок,  чтобы  не  шумел.  И  на Марковом острове, как в крепости, никого не
стало  видно  -  затаились. Пусть думает швед, что нигде никто не ждет его в
этот глухой час...
     - Боцман! - не оборачиваясь, зная, что Семисадов здесь, позвал Иевлев.
     - Тут боцман! - живо, бодрым голосом ответил Семисадов.
     - Хорош у них кормщик, боцман?
     - Смело идет! - ответил Семисадов. - Такого не сразу отыщешь...
     Резен раскурил трубку, сказал отрывисто:
     - На  флагмане  все  порты  пушечные  открыты  и  на брамстеньге сигнал
выброшен - к бою готовьтесь!
     - Мы и то - готовы! - ответил Иевлев.
     Головной  корабль  эскадры  с  резной, черного дерева, фигурой на носу,
показался  из-за  двинского мыса и тотчас же стал словно расти, вырываясь из
пелены  тумана  и  дождя.  С  башни  было видно, как у погонной медной пушки
флагмана  стоят готовые к пальбе пушкари, как блестят на них мокрые от дождя
кольчуги,   как  грозит  им  кулаком  баковый  офицер-артиллерист.  Огромный
корабль  шел  кренясь,  морской  свежий  ветер  свистал в его снастях, сотни
солдат  в  медных касках, с мушкетами и фузеями, с ружьями и копьями, стояли
на  шканцах, на шкафуте, на баке, в открытые порты пушечных палуб в три ряда
смотрели стволы орудий...
     - Боцман! - не спеша, уверенным, спокойным голосом позвал Иевлев.
     - Тут боцман! - раздалось за его спиной.
     - Фитили запалить!
     - Фитили запалить! - крикнул в амбразуру Семисадов.
     - Фитили горят! - почти тотчас же ответил караульный пушкарь.
     - Готовсь, пушки! - приказал Иевлев.
     Артиллеристы  вцепились  руками  в  станки,  наводчики медленно двигали
клиньями,  ворочали  гандшпугами,  ждали  последней команды. Семисадов жарко
дышал  Иевлеву  в  затылок  -  смотрел, как перед амбразурой башни возникает
шведский флаг - золотой крест на синем поле.


4. ЭСКАДРА НА ДВИНЕ

     Рябов тихо сказал Якобу:
     - Попозже заявись к штурвалу. Все-таки трое, легче будет.
     Якоб спросил:
     - Топор при тебе?
     Рябов  кивнул,  обдернул  на  себе  серебряный  парчовый  кафтан,  туже
затянул пояс. Митенька горящими восторженными глазами смотрел на кормщика.
     - Вот  выпялился!  - сказал Рябов. - Чему рад? Смотри кисло, радоваться
рано...
     Митенька засмеялся, спросил:
     - Как так - кисло смотреть? Не научен я, дядечка...
     - Вот как прошлые дни глядел, так и нынче...
     Он  дернул  Митеньку  за  нос,  за  вихор,  пошел из каюты наверх. Якоб
свернул  к адмиральскому камбузу. Митенька догнал кормщика, вдвоем они вышли
на  шканцы.  Уркварт  встретил  их  приветливо,  проводил  к штурвалу. Рябов
медленным  взглядом  обвел паруса, стал говорить, что парусов мало. Митенька
быстро перевел:
     - Господин   лоцман   советует   господину  капитану  поставить  больше
парусов,  дабы, имея добрый ветер в корму, хорошим ходом проскочить крепость
и не понести урону...
     Шаутбенахт кивнул:
     - Он  прав!  Чем  быстрее  мы  минуем  русскую  цитадель  - тем быстрее
завершим  поход. Но парусов достаточно. Идя таким ходом, как сейчас, мы и то
многим рискуем.