Вначале  шведские  ядра  попадали  либо  в  Двину, либо во двор крепости, но
позже,  когда  шведы  пристрелялись, ядра все чаще сеяли смерть и разрушение
на  валах  и  на  боевых  башнях  цитадели.  Уже  дважды  в русской крепости
занимались  пожары,  и  черный  жирный  дым  поднимался  к небу, но русские,
видимо,  тушили  огонь.  Уже тяжело прогрохотал взрыв в цитадели - наверное,
ядро  угодило  в  пороховой  погреб.  Уже  несколько убитых русских пушкарей
упали  со  стены  в  серые  двинские  воды.  И на Марковом острове загремели
наконец  мушкетные  и  ружейные  выстрелы - десант, видимо, делал свое дело.
Пора  было  готовить  десант в крепость, и Юленшерна уже хотел отдать приказ
об  этом,  как  вдруг Сванте Багге приволок к нему на ют солдата из тех, кто
побывал  на  Марковом  острове.  Зубы  солдата стучали, по лицу текла кровь;
сбиваясь,  он  рассказал,  что  на  острове, кроме пушкарей, много бородатых
московитов-мужиков  с  топорами  и  кольями.  Едва  десант  ступил  на берег
острова,  как эти мужики выскочили из своих ям и ударили по солдатам с такой
силой,  что  они  могли  дать только два залпа и были смяты. Многие упали на
колени,  сдались,  многие  были убиты, некоторые пытались спастись бегством,
но московиты их настигали и безжалостно убивали...
     - Трус! - сказал Юленшерна и отвернулся.
     Солдат завыл, Сванте Багге велел своим молодцам покончить с ним.


4. МИТЕНЬКА

     Молчан  сбросил  армяк,  сел  на  пень,  жадно,  долго пил воду. Мужики
переговаривались  усталыми  голосами,  один  - здоровенный, сердитый - качал
головою,  крутил  в  руках  топор:  какой добрый топор был; а теперь на жале
щербина - попортился на шведском панцыре.
     - Два мушкета заместо топора, а ему все мало! - сказал Молчан.
     Мужик огрызнулся:
     - На  кой  мне ляд мушкеты? Тесать ими стану, что ли? Бери вот оба, дай
за них топор...
     Другие  работные  люди  засмеялись:  хитрый  экой  - дай ему за мушкеты
топор.  Стали  говорить,  почем  нынче на торге топоры, почем мушкеты, почем
ножи.  Выходило так, что мушкет ни к чему не годная вещь: поймают с мушкетом
- отберут, да еще настегают кнутом.
     За  деревьями, за сваленными лесинами стонали раненые шведы. Дождь хоть
еще  и  моросил,  но  небо  кое-где  голубело.  Попрежнему  с  Двины  тянуло
сыростью,   кислым   пороховым  запахом.  Тяжело,  часто,  раскатисто  ухали
крепостные  пушки,  шведы  непрестанно  били  со  всех  кораблей. Батарея на
Марковом  острове  молчала,  пушкари  банили  стволы,  остужали накалившуюся
медь, полдничали.
     - Кашу  трескают!  -  завистливо  сказал  мужик  с  бельмом на глазу. -
Наваристая каша, мясная, да еще с маслом, ей-богу так...
     - Кто?
     - Пушкари. До отвала, ей-богу!
     Молчан зачерпнул из бочки ведром, подал молодому парню, приказал:
     - Сходи, снеси шведам напиться.
     Парень не брал ведро, лицо его сделалось упрямым.
     - Тебе говорю, али кому? - спросил Молчан.
     Парень  поднялся,  нехотя  взял  дужку ведра большой рукой. Из-за леса,
из-за   деревьев  староста  землекопов  старичок  Никандр  вывел  кого-то  -
тонкого, слабого, - помахал рукой, крикнул:
     - Эй, помогите, что ли...
     Молчан  пошел  навстречу, подхватил Митеньку с другой стороны, поглядел
в его синее лицо, спросил:
     - Из воды?
     - Побитый  он!  -  сказал  староста.  -  Никак  ногами идти не может. И
голова вишь как... Не держится...
     Всмотревшись  в  Митеньку, Молчан вспомнил Соломбальскую верфь, Рябова,
черноглазого хроменького юношу, которого опекал кормщик.
     - Толмач  он,  -  сказал  Молчан, - с кормщиком, с Рябовым на иноземные
корабли   хаживал.   Как  же  оно  сделалось,  что  нынче  из  воды  вынулся
пораненный?
     И,  пораженный  догадкой, вспомнив вдруг, как головной шведский корабль
сел на мель, крикнул:
     - Слышь,  Митрий?  Ты  с ним был, с кормщиком? На воровском корабле? Да
говори ты, для ради бога, не молчи! Кормщик где?
     Митенька молчал, валился набок, лицо его совсем посинело.
     - Помирает!  -  сказал  мужик  с бельмом на глазу. - Клади его сюда, на
соломку, - помирать мягче...
     Молчан  бережно  опустил Митеньку на солому, сел рядом с ним, вместе со
старостой  Никандром  стал  снимать  с него кургузый кафтанчик, рубаху - все
тяжелое,  мокрое.  Староста  со  вздохом  покрутил  головой  - ну, досталось
вьюноше!
     - Весь  побитый!  - сказал тот мужик, что давеча ругался за топор. - Ты
смотри, до чего пораненный. И как еще живет...
     - Были  бы кости, мясо нарастет! - сказал другой мужик, разрывая зубами
ветошь на перевязки.
     Опять  на  батарее  Маркова  острова  загрохотали пушки. Митенька вдруг
открыл глаза, стрельчатые его ресницы дрогнули, он часто задышал, спросил:
     - Где бьют? Чьи пушки?
     - Наши,  милок,  наши,  -  ласково,  шепотом  ответил  Молчан,  - наши,
батарея палит...
     - А  дядечка,  дядечка  где?  - испуганно, порываясь подняться, спросил
Митенька. - Дядечка где, Иван Савватеевич?
     - Он корабль на мель посадил? - вопросом же ответил Молчан.
     - Он...  Мы с ним в воду, в Двину повалились! - с трудом шевеля губами,
говорил Митенька. - А здесь-то нету его?.. Я поплыл еще, а его нет и нет...
     Он  содрогнулся  всем  своим  тонким  телом,  в груди захрипело. Молчан
рукой  поддержал  его  голову.  Митенька все водил глазами, словно отыскивая
Рябова, потом длинно, судорожно вздохнул и зашептал, сбиваясь и путаясь:
     - Корабль  крепко посадили, не сойти им, нет, теперь уж никак не сойти,
хоть  что  делай...  И  Крыкова  тоже  убили,  Афанасия Петровича. Много там
побито   было,  я  видел,  как  возле  шанцев  в  Двину  кидали  драгунов  и
таможенников  наших... Много они побили, воры, да, вишь, нынче и самим конец
приходит...
     Он  опять  стал  оглядываться  по сторонам и, заметив наваленные в кучу
шведские каски, мушкеты, ружья, спросил:
     - Бой был?
     - Был, Митрий, был, невеликий, да был...