- Слышал! - ответил Рябов.
     - И  будто  бы  наречен  он  будет  во  имя  святого Павла. А из города
Амстердама  еще  корабль  ожидается  с  лишком  сорокапушечный?  Будто сорок
четыре железные пушки будут на том корабле, из которых шесть гаубиц?
     Рябов выслушал перевод Митеньки и ничего не ответил. Откуда ему знать?
     Тогда дель Роблес засмеялся.
     - Ай-ай-ай!  -  сказал он с ласковой укоризной. - Даже за морями знают,
что  царь Петр замыслил построить флот и для того сюда едет во второй раз, а
лоцман  не  знает,  ничего  не знает. На Мосеевом острове дом царский наново
обладили,  другой  крышей покрыли, и поваров пригнали на поварню, и живность
к  царскому  столу, и коровушек, чтобы сливки не взбалтывать, перевозя через
Двину, и стража там стоит с алебардами!
     Митенька перевел. Рябов, помедлив, ответил:
     - У  кого  порося  пропало, тому и в ушах визжит. Задались ему корабли!
Скажи,  Митрий,  -  кормщику  своих  дел по горло, едва вон из моря вынулся,
сколько  ден  буря  мотала, сколько карбасов побилось, успокоились те рыбаки
на вечные времена...
     Пока  так говорили, матрос, что выпил водку с подсыпанным зельем, вдруг
всполошился,  стал молоть вздор; дель Роблес дернул его за рукав, он на него
дико  посмотрел  и  в  возбуждении  опять  замолол на своем языке. Кормщик с
Митенькой  переглянулись,  гишпанский  боцман  перехватил  их взгляд, понял,
улыбнулся всеми морщинами:
     - Веселое  зелье,  что  я подсыпал, сюрпризом попало не тому, кому было
назначено.  Сей матрос сейчас будто летает по воздуху, словно божий ангел, и
видит все в наиприятнейших красках.
     - Чего  ж  приятного?  -  спросил  строго кормщик. - Сам он не свой. От
водки легче, да и не помрешь, а тут вон он - синий стал...
     Вышли из кружала близко к утру.
     Матросы  едва  переставляли  ноги.  Тот, что хлебнул зелья, вовсе скис;
другой  пел  песни,  ловил  курей,  спутавших  за белыми ночами, когда время
спать, когда шататься по улицам, искать себе пропитание...
     - Теперь на корабль, на наш, - сказал дель Роблес, - не так ли?
     - Еще чего! - ответил Рябов.
     - Лоцман  нынче не может пожаловать на ваш корабль, - перевел Митенька,
-  лоцман  имеет  еще  дела  в городе Архангельском, кои ему непременно надо
справить...
     - Лоцман  отправится  со мною на корабль, - твердо сказал дель Роблес и
потрогал  на  себе  панцырь  под  кафтаном.  -  Лоцман  должен быть на нашем
корабле.
     В  это  время  из-за  угла,  из-за  арсенала  выехал полковник Снивин в
сопровождении  дюжины  иноземных  рейтаров.  Он  любил  делать  такие ночные
объезды  по  городу,  тем  более, что ночи летом были солнечные, а слава шла
такая, будто и в самом деле полковник по ночам ловит татей и воров.
     Заметив  полковника Снивина и узнав его по дородной фигуре, дель Роблес
крепко взял кормщика за локоть и тихо сказал Митеньке:
     - Я  не  могу  не рекомендовать лоцману идти со мной на корабль. Лоцман
куплен,  за  него  заплачены  деньги.  Неужели  надобно объяснять, что лучше
править  морское  дело,  нежели  гнить  в  монастырской тюрьме, где рано или
поздно лоцман получит по заслугам...
     Полковник  Снивин  ехал  медленно,  с важностью. Солнце освещало грубые
лица  рейтаров,  поблескивало  в  бляхах на сбруе, играло на гранях стальных
багинетов...
     - Скажи боцману, Митрий, - велел Рябов, - скажи: не гоже делает.
     Митенька   вспыхнул,  заговорил  быстро.  В  юном,  ломком  еще  голосе
слышались слезы.
     - Не проси! - круто отрезал Рябов.
     Рейтары  остановились  рядом.  Дородный полковник Снивин сразу понял, о
чем  вел  разговор гишпанский боцман, и, не дослушав до конца, ударил Рябова
ножнами  палаша  по  голове. Рябов покачнулся, но не упал. Дель Роблес одним
движением  выдернул  наваху  и  поднял  ее  жало  перед лицом. Старый рейтар
толкнул  кормщика подкованным башмаком, другой стеганул по плечам нагайкой с
вшитой  железиной.  Снивин,  выхватив  палаш,  тупой  стороной  опять ударил
кормщика  по голове. Рябов упал, и тогда все навалились на него. Взметнулась
пыль,  рейтары  спрыгнули с коней, покатились в пыли, не разберешь, кто где.
Дель  Роблес  с  искусством  и  ловкостью  быстро  накинул  на  шею  лоцману
петлю-удавку  и  потянул.  Рябов  захрипел.  Митенька  этого уже не слышал -
потерял сознание от удара кованым сапогом в голову...
     На улице стало тихо.
     Полковник сказал, опуская палаш в ножны:
     - Трудно  с этим народом. Они непокорны, жестоки, и мы им решительно не
можем верить.
     Дель Роблес ответил:
     - Если  бы не достойнейшая храбрость вашего кавалерства, кто знает, чем
бы кончилась сия баталия!
     В  это  время  из-за  арсенала  выскочил малый, которого послал Тощак -
отдать  короб  с  заедками,  что заказал Рябов для иноземцев. Но сам кормщик
лежал  недвижим,  связанный,  в  пыли, с удавкой на шее. Толмач тоже валялся
неподалеку. Малый постоял, подумал и задом пошел обратно.
     Миновав  арсенал,  он зашел в лопухи, открыл короб и напихал полный рот
лакомств.  Заедки  были  медовые,  дорогие,  вареные  с  имбирем, с маком, с
тыквенным  семенем. Тут, в лопухах, малый наелся до отвалу, спрятал короб на
старом  горелище, обтер руки, подивился на свою неслыханную смелость и пошел
обратно, придумывая, чего сбрехать целовальнику.


3. СНИВИН И ДЖЕЙМС

     Полковник  Снивин  ехал медленно, сдерживая горячего коня, презрительно
таращил  по  сторонам рачьи глаза водянистого цвета: он презирал здесь все и
не  скрывал,  что презирает. И ни о чем другом не говорил, как только о том,
как   презирает   московитов.   Чтобы  подольститься  к  нему,  бывало,  что
архангелогородские  купцы  сами  честили  себя последними словами... Гордых,
сильных,  непоклонных  он гнул в дугу; если не гнулись - ломал. Майор Джеймс
-  англичанин,  его помощник, шестнадцать раз продавший свою шпагу герцогам,
маркизам,  императорам  и  королям,  -  был  согласен  во всем с полковником
Снивиным.  Но  больше  всего  он был согласен с тем, что московиты назначены
провидением быть рабами.
     - Жаль,  вы не видели прекрасную картинку! - произнес полковник Снивин,
встретив Джеймса на мосту через Курью. - Вы бы порадовались...
     Майор изобразил всем своим лицом внимание.