элементарен: почти невероятно, чтобы при отсутствии искусственных препятствий,
которые создаются деятельностью государства и им же могут устраняться,
какой-либо товар или услуга были доступны все время только по цене, при
которой аутсайдеры, проникни они в эту сферу, могли бы рассчитывать на более
чем нормальную прибыль.
Практический урок из всего этого, я думаю, состоит в том, что нам надо гораздо
меньше беспокоиться, является ли конкуренция в том или ином случае
совершенной, и гораздо больше -- есть ли там конкуренция вообще. Наши
теоретические модели отдельных отраслей скрывают, что на практике гораздо
более глубокая пропасть отделяет конкуренцию от ее отсутствия, чем совершенную
конкуренцию от несовершенной. Однако общая тенденция в нынешних дискуссиях
состоит в том, чтобы нетерпимо относиться к несовершенствам конкуренции и
обходить молчанием ее недопущение. Мы можем, вероятно, еще больше узнать о
действительном смысле конкуренции, изучая результаты, регулярно появляющиеся
там, где конкуренция намеренно подавляется, чем сосредоточенно сравнивая
недостатки реальной конкуренции с идеалом, не имеющим отношения к существующим
обстоятельствам. Я специально говорю, «где конкуренция намеренно подавляется»,
а не просто «где она отсутствует», поскольку ее главные результаты обычно
сказываются, пусть и медленнее, до тех пор, пока она полностью не подавлена с
помощью или при попустительстве государства. Бедствия, являющиеся, как
показывает опыт, регулярным следствием подавления конкуренции, находятся в
иной плоскости, нежели те, что могут быть вызваны ее несовершенствами. То, что
цены могут не соответствовать предельным издержкам, куда менее важно, чем то,
что при утвердившейся монополии издержки, вероятно, будут намного выше, чем
необходимо. С другой стороны, монополия, основанная на превосходстве в
эффективности, приносит сравнительно небольшой вред, пока есть уверенность,
что она исчезнет, как только кто-то еще достигнет более высокой эффективности
в удовлетворении нужд потребителей.
В заключение я хочу вернуться на минуту к тому моменту, с которого начал, и
вновь сформулировать главный вывод в более общем виде. По существу,
конкуренция есть процесс формирования мнения: путем распространения информации
она создает единство и согласованность экономической системы, что мы и
подразумеваем, когда представляем ее себе как единый рынок. Она формирует
мнения людей о том, что есть самое лучшее и самое дешевое, и все, что люди
реально знают о шансах и благоприятных возможностях, им известно благодаря ей.
Таким образом, это процесс, который включает непрерывное изменение данных и
смысл которого, следовательно, должен оставаться полностью недоступным для
теорий, принимающих эти данные как неизменные.


Глава VI. «Свободное» предпринимательство и конкурентный порядок

Изложение доклада, которым открылась дискуссия по обозначенной в его заголовке
теме на конференции в Мон-Пелерин, Швейцария, в апреле 1947 г.







1
Если в последние несколько лет, то есть в течение периода, который только и
интересует практических политиков, в подавляющей части мира почти наверняка
продолжится движение к большему государственному контролю, то более, чем
чем-либо иным, это объясняется отсутствием реальной программы или, я бы даже
сказал, последовательной философии у противостоящих этому групп. Дело обстоит
даже хуже, чем могло бы подразумевать просто отсутствие программы; это факт,
что почти повсюду группы, претендующие на оппозицию социализму, поддерживают в
то же время такие варианты политики, которые, если обобщить их
основополагающие принципы, в не меньшей степени ведут к социализму, чем
откровенно социалистические меры. Во всяком случае, достаточно оправданна
насмешка, что многие из тех, кто претендуют быть защитниками «свободного
предпринимательства», на самом деле являются скорее защитниками привилегий и
сторонниками государственных мер в их пользу, чем противниками любых
привилегий. Отраслевой протекционизм, поддерживаемые государством картели и
аграрная политика -- все то, за что выступают консервативные группы, не
отличается принципиально от предложений по усилению государственного
управления экономической жизнью, выдвигаемых социалистами. Убеждение
консервативно настроенных интервенционистов в том, что они смогут удержать
государственный контроль в одобряемых ими формах, является иллюзией. По
крайней мере, в демократическом обществе, где действует принцип, согласно
которому государство берет на себя ответственность за статус и положение
конкретных групп, этот контроль неизбежно будет расширен для удовлетворения
ожиданий и предрассудков широких масс. Надежды на возврат к более свободной
системе нет, пока лидеры движения против государственного контроля не будут
готовы сначала сами подчиниться той дисциплине конкурентного рынка, усвоить
которую они призывают массы. На самом деле безнадежность перспектив на
ближайшее будущее объясняется в основном тем, что нигде нет ни одной
организованной политической группы, выступающей в поддержку подлинно свободной
системы.
Более чем вероятно, что со своей точки зрения практические политики правы и
что при нынешнем состоянии общественного мнения все иное было бы
неосуществимо. Но то, что для политиков есть жесткие границы практической
осуществимости, навязываемые общественным мнением, не должно становиться
такими же границами для нас. Общественное мнение по этим вопросам -- это
результат работы людей вроде нас, экономистов и политических мыслителей
нескольких последних поколений, создавших политический климат, в котором
должны действовать политики нашего времени. Я не часто соглашаюсь с покойным
лордом Кейнсом, но он был глубочайшим образом прав, так высказавшись о
предмете, о котором его собственный опыт позволял ему судить с исключительной
компетенцией: «...идеи экономистов и политических мыслителей -- и когда они
правы и когда они ошибаются -- имеют гораздо большее значение, чем принято
думать. В действительности только они и правят миром. Безумцы, стоящие у
власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из
творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад.
Я уверен, что сила корыстных интересов значительно преувеличивается по
сравнению с постепенным усилением влияния идей. Правда, это происходит не
сразу, а по истечении некоторого периода времени. В области экономической и
политической философии не так уж много людей, поддающихся влиянию идей, после