того как они достигли 25- или 30-летнего возраста, и поэтому идеи, которые
государственные служащие, политические деятели и даже агитаторы используют в
текущих событиях, по большей части не являются новейшими. Но рано или поздно
именно идеи, а не корыстные интересы становятся опасными и для добра и для
зла» [J.M.Keynes, The General Theory of Employment, Interest and Money
(London, 1936), pp.383-84. (Рус. пер.: Кейнс Дж. М. Избранные произведения.
М., «Экономика», 1993, с. 518.)].
Именно с этой долговременной точки зрения мы обязаны смотреть на стоящие перед
нами задачи. Мы должны думать о мнениях, которые следует распространять, чтобы
сохранить или восстановить свободное общество, а не о том, что практически
осуществимо в данный момент. Мы должны освободиться от порабощения ходячими
предрассудками, в котором пребывают политики, но в то же время здраво
оценивать, чего можно надеяться достичь убеждением и просвещением. Хотя мы
можем надеяться, что в отношении средств, которые нужно применять, и методов,
которые нужно освоить, общественность до известной степени может быть
восприимчивой к рациональным аргументам, нам, вероятно, следует признать, что
многие из ее базовых ценностей и этических стандартов утвердились, по меньшей
мере, на достаточно длительную перспективу, а в чем-то она вообще глуха к
голосу разума. Отчасти наша задача может состоять и в том, чтобы даже здесь
показывать, что цели, поставленные перед собой нашим поколением, несовместимы
и противоречивы и что погоня за ними подвергнет опасности куда более важные
ценности. Но мы, скорее всего, обнаружим также, что в некоторых случаях за
последние сто лет определенные нравственные цели прочно укоренились и что для
их удовлетворения в свободном обществе могут отыскаться подходящие приемы.
Даже если нам и не следует полностью соглашаться с тем, какое значение
получают сегодня некоторые из этих более новых ценностей, мы правильно
сделаем, если предположим, что в будущем они еще долгое время будут направлять
деятельность людей, и внимательнее присмотримся, какое место можно найти им в
свободном обществе. Конечно, прежде всего я имею здесь в виду требования
большей защищенности (security) и большего равенства. Я считаю, что в обоих
случаях следует провести четкое разграничение, в каком смысле «защищенность» и
«равенство» могут быть обеспечены в свободном обществе, а в каком -- нет.
И еще по одной причине, я думаю, нам надо обратить особое внимание на
моральный настрой современного человека, если мы хотим суметь отвлечь его
энергию от пагубных политических устремлений, которым он сейчас предан, и
направить ее на новые усилия в поддержку индивидуальной свободы. Пока мы не
сможем поставить определенной задачи для реформаторского рвения людей, пока мы
не сможем указать -- в рамках программы ради свободы -- реформ, за которые
смогут бороться люди бескорыстные, их моральный пыл наверняка будет
использован против свободы. Вероятно, самая фатальная тактическая ошибка
многих либералов XIX века заключалась в создании впечатления, что отказ от
всякой вредной и ненужной деятельности государства есть вершина всей
политической премудрости и что вопрос, как государство должно использовать те
полномочия, в которых ему никто не отказывал, не выдвигает никаких серьезных и
важных проблем, по которым могли бы поспорить разумные люди.
Конечно, это касается не всех либералов XIX века. Около ста лет назад Джон
Стюарт Милль, тогда еще истинный либерал, совершенно безошибочно сформулировал
одну из главных сегодняшних проблем. Он писал в первом издании своих «Основ
политической экономии»: «Принцип частной собственности еще никогда не был
подвергнут справедливому испытанию ни в одной стране... Законы собственности
все еще не приведены в соответствие с теми принципами, на которых зиждется
оправдание частной собственности. Законы эти обратили в собственность вещи,
которые никак не следовало делать собственностью, и установили безусловную
собственность на такие вещи, на которые должны существовать лишь ограниченные
права собственности... если бы законодательство стремилось благоприятствовать
диффузии, а не концентрации богатства -- стимулировать разделение больших масс
богатства, а не стремиться предотвратить это дробление, -- тогда бы
обнаружилось, что принцип частной собственности не имеет необходимой связи с
теми материальными и социальными бедствиями, которые заставили столько умов с
нетерпением хвататься за любую надежду облегчения, какой бы безрассудной она
ни была» [Principles of Political Economy (1st ed.), Book II, chap. 1, § 5
(Vol. 1, p. 253). (Рус. пер.: Милль Дж. С. Основы политической экономии. М.,
«Прогресс», 1980, Т.1, сс. 349, 350 <с добавлениями>)]. Однако реально мало
что было сделано, дабы правила частной собственности полнее соответствовали
принципам, на которых зиждется ее оправдание, и сам Милль, как и многие
другие, вскоре обратил свое внимание на схемы, предполагающие ее ограничение
или упразднение, а не более эффективное ее использование.
Пусть и с некоторым преувеличением, но вместе с тем и не без основания можно
было бы сказать, что трактовка фундаментального принципа либерализма как
отсутствия деятельности государства, а не политики, сознательно выбирающей в
качестве упорядочивающего начала конкуренцию, рынок и цены и использующей
правовую рамку, поддерживаемую силой государства, для того, чтобы делать
конкуренцию настолько эффективной и благотворной, насколько возможно, и чтобы
дополнять ее там -- и только там! -- где сделать ее эффективной не удается, в
той же мере несет ответственность за упадок конкуренции, в какой и активная
поддержка, которую правительства прямо и косвенно оказывали росту монополии.
Первый общий тезис, который нам предстоит рассмотреть, в том и состоит, что с
помощью определенных видов правительственной деятельности конкуренцию можно
сделать более эффективной и благотворной по сравнению с тем, какой она была бы
без них. Никто никогда и не отрицал этого в отношении некоторых направлений
деятельности правительства, хотя кое-кто иногда начинает говорить так, как
будто об этом забыл. Всегда считалось само собой разумеющимся, что
функционирование рынка предполагает не только предотвращение насилия и
мошенничества, но также защиту определенных прав, например прав собственности,
и обеспечение выполнения договоров. Традиционные рассуждения становятся
совершенно неудовлетворительными именно тогда, когда полагают, что с
признанием принципов частной собственности и свободы контрактов, которые
действительно каждый либерал должен признавать, все проблемы сняты, как будто
имущественное право и договорное право даны раз и навсегда в своей
окончательной и наиболее совершенной форме, то есть в такой форме, которая
заставит рыночную экономику работать наилучшим образом. На деле же только
после того, как мы достигли согласия по этим принципам, и начинаются настоящие
проблемы.
Именно этот факт я и хотел подчеркнуть, назвав тему нашего обсуждения
«"Свободное" предпринимательство и конкурентный порядок». Два этих понятия не
обязательно обозначают одну и ту же систему, и мы выступаем за систему,
обозначаемую вторым из них. Пожалуй, мне следует сразу добавить, что то, что я
имею в виду под «конкурентным порядком», почти полностью противоположно тому,
что часто именуют «упорядоченной конкуренцией». Цель конкурентного порядка --
заставить конкуренцию работать; цель так называемой «упорядоченной