прости.  Лучшего сделать я  не сумел.  Спрятался,  говоришь?  Я не спорю с
тобой...
     - Отче,  отче, - обнял Всеслав монаха за плечи, - бродим мы, ищем мы.
И ты меня прости за упреки никчемные.  Лежали они у меня на душе, а я тебя
люблю.  Но  не слаб ты.  Здесь вы -  богатыри.  Правду же о  каждом из нас
узнаем мы, как видно, лишь на Страшном Суде. Давай о другом поговорим.
     - Куда ж  нам от  себя деваться?  -  возразил Антоний.  -  От себя не
убежишь. Мучаешься, княже?
     - Да.  Не  выгонял я  Изяслава,  вече его  изгнало.  Вече меня князем
поставило -  я не просил. С запада Изяслав придет с поляками. Из-за Днепра
пойдут Святослав со Всеволодом.
     - Мы за тебя молимся, ты русской крови не лей, - попросил Антоний.
     - Уходить мне из Киева не хочется,  - сказал Всеслав. - Оставаться? В
народе у меня нет врагов.  И друзей нет.  Мне тут -  что нынче нам с тобой
под осенним солнышком:  светит,  да не греет.  Комары с  мошкой не гнетут,
зато нет  уже  ни  гриба в  лесу,  ни  ягоды.  Силой держаться?  Силы моей
недостанет против троих Ярославичей.
     - Нехорошо силой-то, - заметил Антоний.
     - Нет,  хорошо,  - возразил Всеслав. - Ты, отреченец мира, один силен
твоей силой. Я думаю не о насилии, не о понуждении. О согласии думаю.
     - Князь,  князь!  Не  отличить нам силу от насилия.  Не дано человеку
такого знанья.  Потому и  цепляются все за дело,  смысл же его ищут потом.
Взял -  прав.  Не взял -  не прав, зато будешь прав, когда возьмешь. Суета
это. Каждый себя убеждает - я прав. Без правоты никто жить не может.
     - Все  ищут,  как  умеют,  а  решает  меч,  -  убежденно сказал князь
Всеслав.  -  Погляди на наш мир!  Греческая империя не первый век насмерть
бьется с турками и арабами.  Бьется с болгарами.  С италийцами.  Там - вот
так! - Переплетя пальцы, Всеслав показал, как одна рука ломает другую. - И
остановиться им нельзя -  тут же свалят на землю и разорвут.  На западе, у
края,  где Океан, франки-нормандцы с папским знаменем завоевали Британию -
остров громадный -  и  жителей между собой делят,  как скотину,  считая по
головам.  Франки  бросаются один  на  другого и  упавшего душат  сразу.  В
Испании четвертая сотня лет идет, как испанцы режутся с арабами - маврами.
В  Германии великие владетели дерутся между собой,  дерутся с  собственным
императором Генрихом,  четвертым этого имени.  У  наших братьев по  крови,
ляхов и  чехов,  резня постоянная.  И Литва давит на них,  давит на Полоцк
мой.  У свеев, у норманнов, у датчан нет покоя. И воюют они зло, их порода
пощады не дает и не просит.
     Антоний  кивал  головой  в  низенькой,  засаленной камилавке  и  руку
поднял, когда князь Всеслав перевел дух, но тот продолжал:
     - Нам  теперь,  после стольких бед  от  Степи,  с  половцами придется
обживаться.  Чем?  Мечом да копьем. А сзади, за половцами, что? Знаешь? Не
знаешь,  не говори,  я скажу. Там дней сотни на три пути - степь, пустыня,
горы. И везде один идет на другого. Истощатся, передохнут, подкопят народу
- и вновь,  и вновь война,  война,  война. Половцы не зря пришли. Их сзади
другие подтолкнули.  Половцам на  старом месте,  за Нижним Итилем,  Волгой
по-нашему,  стало несладко.  Такой наш мир. Не ты, так тебя. Знаешь ли ты,
что на западе,  где земля обрезается берегом Океана, тоже не пусто? Я лета
четыре тому назад слыхал от варяга повесть.  Их люди через Океан переплыли
и нашли никому не ведомую землю Винланд.  Там люди с темной кожей.  Мирную
жизнь нашли?  Нет.  Тут же на варягов тамошние жители напали с  луками,  с
копьями.  Насадки у  стрел,  у копий кремневые,  а убивают,  как железные.
Волком оборачиваться? Что наши русские - лесные волки! Тут, отче, драконом
быть надо, да с огненным зевом.
     - Не согласен я,  княже,  не согласен,  -  возразил Антоний. - Ты все
вместе собрал сразу.  Будто весь мир пылает и  каждый каждому режет горло.
Сила же будто бы только в оружии.  Нет. Вон там они, - и Антоний указал на
заднепровские леса.  -  Сидят на пашнях.  За скотом ходят. Смолу гонят. Из
дерева утварь режут.  Ремесла там разные.  Кто кузнец, кто кожевник. Ткут.
Княже,  в них русская сила живет.  От них тебе и хлеб,  и ратный. Им князь
нужен по беде.  Не будь беды...  И мы, богослужители, нужны им по смятению
сердец Душе ихней,  совести ихней мы больше нужны, чем княжие дружины. Они
- множество, они суть истинная сила, они суть у бога.
     - Прав,  отче, прав ты, - согласился Всеслав. - Они подобны лесу, мы,
князья,  не  более чем  ветер.  В  наших ссорах пролетим поверху,  вершины
качнутся,  и - лес стоит, а князя ищи-свищи. Ты, мудрый, верно судишь. Так
зачем же ты им мешаешь?
     - Им-то? - удивился Антоний. - В чем же я помеха для них?
     - В твоей святой жизни,  - сказал Всеслав. - Их жизнь, по сравненью с
твоей,  будто бы  нечиста.  Будто бы  с  женой быть нечисто.  Церковь брак
допускает,  но  безбрачие ставится выше.  Церковь не возбраняет заниматься
мирскими делами,  однако ж  отреченье от дел свято.  И живешь ты в пещерке
своей  живым упреком тем,  кого  считаешь у  бога  живущими.  Женщине сюда
нельзя. Что ж она? Нечиста, что ли?
     - Спешишь, брате, быстрым умом, - упрекнул князя Антоний.
     - Где ж я спешу, укажи?
     - Не  укажу,  а  скажу.  Ты,  сердцеведец,  знаешь  лучше  меня,  как
стремленьем пылких  сердец  устроилось монашество от  первых  христианских
годов.  Ты,  ученый,  больше меня знаешь,  что  святые бегством в  пустыни
примером своим победили скверну старого Рима. Спасение и грех рядом живут.
Монах - человек. И ты в нем не ищи совершенства.
     - Быть по сему, - согласился Всеслав, - но бог заповедал: плодитесь и
размножайтесь. Где ж твои дети, где внуки, ты, отреченец от мира мирского?
     Антоний приложил палец к  губам,  прося друга не вторгаться словами в
тайное тайных. Но князь не унялся.
     - Да!  -  настаивал он.  -  Христос под разрушенным храмом разумел не
душу,  а земное тело. Воскреснув, он людям явился телесным, и апостол Фома
вложил пальцы в его телесные раны!  Христос велел: будут двое плоть едина.
Монахи презирают плоть,  которую Христос освятил.  Кто же грешит,  и плоть
отрывая от духа, и жену отторгая от мужа?
     Колокол звал  к  вечерне.  Несколько монахов в  рясках  из  пестряди,
босые, прошли в церковь, кланяясь Антонию и князю.
     - Пойдем,  княже,  и  мы,  -  угасшим  голосом  пригласил Антоний,  -
уврачуем смиреньем молитвы смятенье души и горечь ума.
     Минула короткая, но оттого еще более скучная киевская зима, встретили
киевляне масленым блином  весеннее солнцестояние,  и  Весну  встречали,  и
хороводы гуляли,  и  березки завивали,  и  игры водили,  и девушки гадали,
бросая в воду венки из первых желтых цветиков весенних,  и все было новое,
да по-старому, ничего не забыли. Не забыл своего и князь Изяслав, явившись
в русских пределах с польской подмогою,  которую вел король Болеслав, того