Что свершилось?  Реки назад потекли? Пресное стало соленым, а соленое
- пресным?  Умер сосед, русский князь, которому некоторые люди без внешних
поводов навязывали враждебные Таврии замыслы.
     Поликарпос был  философом  в  иные  минуты,  когда  его,  как  многих
пятидесятилетних,  посещало ощущенье прозрения сути  вещей.  Его  топили в
слухах о страхе,  обуявшем подданных.  Он отбивался. Толчок дал кентарх из
Бухты Символов.  Уж коль этот старый и  -  Поликарпос знал его много лет -
глупый человек счел смерть Ростислава чрезвычайнейшим событием,  - значит,
так оно и есть.
     Власть необходима.  Даже когда она призрак.  Ибо призраки, так же как
сети,  пашни,  корабли,  создаются волей людей,  следовательно,  нужны им.
Власть  обязана проявлять себя,  и  Поликарпос собрал таврийский синклит -
провинциальных сановников.
     Епископ  со  своим  викарием,   епарх  -   градоначальник  Херсонеса,
управляющий  пошлинами  и  налогами,  начальник  флота,  главный  нотарий,
главный секретарий,  начальник почт и дорог. Епарх Бухты Символов опередил
вызов.  Он  рассказал:  женщина,  которую в  Тмуторокани звали Жар-Птицей,
закололась на теле Ростислава.
     Комес  Склир  явился  последним  в  сопровождении молодого  кентарха,
своего спутника в  тмутороканской поездке.  Комес  казался утомленным.  Он
рассеянно сослался на  болезнь,  из-за  которой  не  показывался несколько
дней.
     Все,  кому  по  должности  полагалось высказывать мнение,  советовали
умеренность:   в  Тмуторокани  междувластье,   русские  беспокойны.   Меры
предосторожности нужны, но втайне, дабы русские не сочли такое за вызов.
     В  Херсонесе и  в Бухте Символов русские живут отдельными улицами под
управленьем  собственных  старейшин.   Епархи  посетят  русских,   выразив
соболезнованья.
     Епископ заявил о  взносе за счет епископии вклада в  соборный храм на
поминание души  князя Ростислава.  Он  предложил послать такой же  вклад в
тмутороканский  храм,   а   также   поднести  этому  храму  четыре  иконы,
дарохранительницу,  чаши,  ризы  из  кладовой  херсонесского собора.  Отец
викарий с  клириками может  немедля отбыть в  Тмуторокань.  Синклит дружно
благодарил преосвященного,  решили  к  вечеру  снарядить лучшую  галеру  с
отменными гребцами.
     Комес  Склир  сообщил  усталым голосом:  недостаточное числом  войско
будет  исправно нести  службу.  Его  ни  о  чем  не  спрашивали,  от  него
сторонились с подчеркнутым отчужденьем.
     Секретарий   составил    запись    совещания   синклита,    пользуясь
установленной формой.  Как многие,  эта запись не  давала посторонним даже
подобия  ключа  к  событиям.  Свидетельствовалось,  что  должностные  лица
исправно служили империи, блюдя законы.
     Синклит  расходился под  печальный звон  колоколов.  Во  всех  храмах
Херсонеса служили панихиды по благоверном князе, который отошел в мир, где
нет ни печали, ни воздыханий, но жизнь вечная.
     Склир рассеянно спускался с  лестницы херсонесского палатия.  Не то у
него получилось, не так. Он не раскаивался, он был опустошен. Закрывшись у
Айше,  он превратил первые дни возвращенья в пьяную оргию. Не стало сил, и
уже трое суток Склир был трезв. Не следовало браться не за свое дело.
     Не  желание  выслужиться и  не  польза  империи  двигали  Склиром,  а
завистливая ревность  к  Ростиславу.  Констант  Склир  был  еще  далек  от
конечного вывода.  Он  еще брел по  лабиринту,  из  которого не было иного
выхода.  Пока  завиток,  из  которого  он  выбирался  к  дальнейшему,  мог
назваться так:  не следовало ли,  бросив империю,  пристать к  Ростиславу?
Бессмыслица. Он возился с ней.
     Служба в соборе окончилась. На площадь выливалась толпа, смешиваясь с
теми,  кто,  не протиснувшись в храм, теснился на паперти: небывалое дело!
Склир, занятый своим, взял правее.
     - Убийца! Убийца! - кричали женщины.
     Очнувшись, комес не сразу понял, что оскорбленье относится к нему. На
него   указывали.   Толпа  надвинулась.   Буйный  люд   портового  города,
решительный, скорый на руку.
     - Отравитель! Каин! Бей его! Из-за тебя всем погибать! Иуда! Колдун!
     Вырвавшись,  Склир  прислонился  к  стене  и  выхватил  меч.  Молодой
кентарх,  товарищ,  которому Айше  нашла подружку,  оказался рядом.  Толпа
отхлынула перед обнаженными клинками.
     - Прочь!  Разойдитесь!  -  закричал Склир.  Его голос погас в гневном
реве. "А! Два меча справятся с чернью!" Склир шагнул вперед. Первый камень
ударил в рот.
     Задыхаясь, палатийский слуга выкрикивал перед Правителем:
     - Побили... камнями... обоих... сразу... - И, отдышавшись, рассказал,
что духовные поспешили из собора, но все было кончено вмиг...
     - Суд божий! - сорвалось у Поликарпоса.
     Если эти слова и  дошли до  Канцелярии,  то  их  не поставили в  вину
херсонесскому Правителю.  Как не  поставили в  вину епископу отказ предать
тело  Склира освященной земле.  Ибо  этот человек умер без  исповеди,  без
причастия, под тяготевшим над ним обвиненьем в отравлении.
     Война с Тмутороканью не состоялась.
     Как-то Айше сказала своему милому Поликарпосу?
     - Разве  справедливо,  когда  ничтожный человек лишает жизни большого
человека? Почему боги позволяют?
     - Пути  бога  неведомы для  людей.  Камень на  дороге может  изменить
судьбу империи. Это очень старая поговорка. Ты понимаешь ее?
     - Нет, - ответила Айше.
     - Я тоже не понимаю,  - сказал Правитель, - однако же это правда, а я
уже стар.
     - Нет,  -  сказала Айше,  -  ты  добрый и,  как все,  считаешь женщин
глупыми.





        Глава вторая. РЕКИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ЧТОБ ТЕЧЬ ОПЯТЬ


     Как многие другие пришедшие из Азии воинственные племена,  истощились
и   печенеги,   многократно  отбитые  и  побежденные  Русью  при  Ярославе