же имени, что тот, которого приводил Святополк, прозвищем Окаянный.
     Киевляне  встрепенулись,  собрали  полки  и  пошли  навстречу гостям,
надеясь на  своего нового князя  Всеслава.  Выступая,  прощались,  жены  и
детишки плакали,  старики напутствовали -  все,  как всегда. Но Всеслав не
положился  на  киевлян.   Дошли  до  Белгорода,  стали  станом,  выставили
сторожей.  Сторожа не спали,  конные ездили, пешие перекликались. Но утром
уже не было ни Всеслава, ни дружины его, которая за зиму составилась около
князя.  Никто не видал,  как бежали они.  Понятно, и сам Всеслав обернулся
серым волком и дружину зачаровал,  сделав всех невидимыми глазу. Известный
кудесник.
     Сила у киевлян была будто бы и не малая,  но привычки ходить на войну
без  князей не  было  совсем -  не  новгородцы либо  псковичи.  Тем  более
показалось всем  тошно,  что  побег кудесника-князя явственно предсказывал
общую гибель.
     Безголовое тело мигом втянулось обратно в  Киев,  ко  дворам.  Благо,
недалеко ходить было: от Белгорода до Киева верст тридцати и тех не будет.
Хоть и коротенькая была дорожка,  но за день один исчезли, разбежавшись по
домам,  сельчане, чтобы докончить полевые работы. Горожане, собрав вече на
Подоле,  избрали нескольких лучших людей,  дали наказ и  погнали послами в
Чернигов,  к  князьям  Ярославичам -  Святославу со  Всеволодом.  Выборные
говорили в Чернигове грубо:
     - Будто бы мы дурно сделали,  что Изяслава изгнали.  А  хорошо ли сам
Изяслав поступал, боясь половцев и веча не слушая? - И не ожидая ответа от
Ярославичей,  сами в крик отвечали:  -  Худо,  худо!  - Жаловались: - Ныне
Изяслав ведет на нас Польскую землю,  хочет нас избить через поляков.  Так
вы,  Ярославичи, идите в Киев княжить. Это город отца вашего. А не пойдете
- пожалеете.  У нас людей много и коней много.  Мы город запалим с четырех
концов и выжжем весь. Сами ж уйдем навсегда. Нам везде место. И у греков в
Таврии сядем.  И  Тмуторокань нас  примет.  И  через море нам есть дорога,
пойдем под руку базилевса.
     В  гневе киевляне,  сорвав шапки с  голов -  в  те  поры  люди  перед
князьями непокрытыми не стояли, - их оземь бросили и топтали ногами, будто
змею.
     Князь Святослав обещал:
     - Не  дадим  брату  Изяславу  воли  разорять  отцовский  город.  Если
подойдет он с поляками,  мы с братом Всеволодом выйдем на него с войском и
вместе с  вами его навечно прогоним.  Ежели придет он с  миром да с  малой
дружиной, пусть опять на стол садится.
     На  том  и  порешили,  с  тем  Святослав нарядил пятерых своих бояр к
Изяславу.  Те с бывшим изгнанником говорили,  как топором рубили,  и князь
поехал к  Киеву с королем Болеславом,  как с гостем.  Польские полки пошли
назад. При короле остался небольшой отряд своих.
     Сын  Изяслава,  Мстислав,  был пущен отцом вперед.  В  Киеве Мстислав
схватил людей,  которые разграбили Изяславову казну,  почти все вернул,  а
отцовых обидчиков, свыше пятидесяти человек, велел убить. Схватил он также
десятка  два  людей,  которых  считали друзьями Всеслава.  После  ожидания
большой беды подобное не поразило киевлян горем.  Тем более что наибольшая
часть  их  осуждала  грабеж  имения  бежавшего Изяслава:  чужое-де  нечего
хватать, чужим не разбогатеешь. Добытое умом, да горбом, да в бою взятое -
на пользу, прочее - на порчу.
     С честью встретили киевляне Изяслава за городом,  с почетом проводили
его по городу на верхнюю часть, до княжого двора. Достался почет и княжому
другу - королю Болеславу, второму этого имени. Изяслав разослал поляков по
ближним волостям для  кормленья и  стал  по-новому  оглядываться в  старом
русском городе.
     Помнилось ему вече на Подоле,  с  которого начались его,  Изяславовы,
беды.  Князь велел торгу быть  на  горе,  близко от  княжого двора.  Снизу
перенесли наверх  вечевые  била,  наверху  устроили  подмости,  с  которых
говорить.  А торговую площадь на Подоле, где со старинных дней собирались,
князь  Изяслав  велел  разделить на  улицы,  улицы  разбить  на  участки и
поставить там дома,  да  сараи,  да  что придется,  чтоб не стало торговой
площади, чтобы негде было сойтись людям, коль и вздумают.
     Дни шли -  князь не успокаивался.  Мерещились ему друзья Всеслава,  и
языка своего Изяслав не удерживал,  грозился.  Сколько-то десятков киевлян
почли за доброе переждать серенькие дни за Днепром,  в Черниговской земле,
под  широким крылом князя  Святослава-богатыря.  Он  побил  малым  войском
большое войско половцев,  по  его  слову Изяслав не  посмел разорять Киев.
Изяслав сердился, но гнева таить не умел.
     - Что за  святитель такой объявился,  Антоний-пещерник!  Кем ставлен?
Кем объявлен?  С оборотнем дружился.  Спереди ряса, сзади шкура волчья! Не
худо будет эти пещерки раскопать.
     В  Киеве колокол гудит,  в  Чернигове подголоски -  "звяк,  звяк".  В
Константинополе патриарх служит соборно,  в Салониках -  Солуни аминят.  В
Париже король французский средь своих слово молвит -  в,  Руане английский
король герцог нормандский за меч берется. Откуда только люди все знают!
     Стал, не стал бы князь Изяслав раскапывать пещерки и Антония с горы в
Днепр  толкать,  неизвестно.  Ибо  князь Святослав утром в  Чернигове свое
слово сказал,  вечером его дружинники к Днепру вышли, ночью переправились,
тихими стопами по обрыву взошли, молитву творя, перед Антонием склонились,
ласково взяли его мягкими руками и  на  руках же  до лодьи донесли прежде,
чем святой человек опомнился: видение ли ему, либо явь удивительная.
     На  следующий  день  в  Чернигове  бухнуло  -   в  Киеве  отозвалось:
Антония-старца князь  Святослав выкрал,  чтоб  брата своего князя Изяслава
уберечь от греха. Сильно нахмурившиеся киевляне развеселились, но киевский
князь еще больше обиделся.
     Переслались  послами.   Изяславовы  именем  своего  князя   упрекнули
черниговца:
     - Зачем моих людей ночью крадешь?
     Святославу бы отговориться, а он что в голову пришло:
     - Антоний не твой, а общий, русский.
     Опять обида.  И  вот что плохо:  чужому большее прощаем,  а на своего
сердце по пустяку вскипает, рука сама поднимается.
     - На  советчиков да  на  помощников люди  больше всего  обижаются,  -
говорил старец Антоний своему покровителю.
     - Откуда ж ты такое знаешь? - спрашивал князь Святослав.
     - Что,  разве  солгал?  -  вопросом же  отвечал старец.  -  Самолюбие
большое в человеке, мешает оно. Обидно мне. Перешагнуть не могу через ров,
сам места ищу, где посильно, ты ж меня к себе на спину не сажай.
     - Вот ты какой! - усмехнулся Святослав.
     - А  ты  такой,  -  соглашался Антоний.  -  Ты  меня  святостью  моей