починить,  все  исправить своими руками,  все сделать заново.  Уйдут дни и
недели тяжелой работы. Не теперь, теперь еще не к чему стараться - рано.
     В лесу,  за первой складкой горы, за колючими стенами жестких, как из
рога,  кустарников,  бьется  невысыхающий источник  сладкой  воды,  там  -
пещерки,  подрытые в  мягком камне под  слоем крепкого камня,  там  всегда
прячутся,  так  как  туда нет дороги,  туда не  топчут троп,  подходы туда
берегут и ходят,  даже в бегстве,  поврозь. Теперь будут жить там, пока не
прекратится война сарацинов с империей.
     Живут в норах-пещерках.  На рассвете,  как только по кручам,  по лесу
можно пролезть,  а через кусты можно продраться,  мужчины,  и подростки, и
мальчики,  и девочки, и женщины, и девушки - все, кто может и обязан перед
своими и  перед собой,  уходят из  убежищ на  свои поля -  нужно кончить с
посевом.  Одни  гонят  волов,  четырех  волов,  которых можно  запрягать в
тяжелый плуг.  Таких сборщики налогов называют зевгарями,  у  таких больше
земли,  такие больше платят.  У других -  пара волов, эти платят меньше, у
третьих -  один вол,  у  четвертого нет  вола,  такой пашет на  себе,  ему
помогает осел,  но осел плохой пахарь,  и его владелец записан у сборщиков
пешим.
     Из тайников достают семена,  пашут,  у одного больше поле,  у другого
меньше,  но все работают одинаково -  в полную силу.  Проходит один дождь,
выпадает другой,  семена превращаются в зеленую поросль,  в стебли, стебли
колосятся.  И падает третий дождь,  и колосья наливаются так, как давно не
бывало -  бог смилостивился и посылает урожай. Старшие говорят: "Такого не
помним".  Они помнят,  но им хочется думать о будущем,  а прошлое не имеет
цены. О прошлом рассказывают сказки, так как песни забылись.
     Было так -  за великим Дунаем на черной от жира земле,  в  которой ни
камня,  ни корня,  хлеба стояли, способные скрыть конного с пикой. И по сю
сторону Дуная  были  обильные урожаи на  красной земле.  А  как  же  здесь
оказались?  Прадедов переселил базилевс. Какой? Забыто имя, забыто, почему
поселили,  зачем?  Нет ответа. Бог знает. Божье всеведенье необходимо, так
как  люди  знают слишком мало:  ничего не  знают,  как  говорит священник,
который однажды в год приходит,  дабы окропить могилы усопших святой водой
и  дать отпущенье умершим в его отсутствие,  благословить браки,  крестить
новорожденных,  принять исповедь,  отпустить вольные и  невольные грехи  и
приобщить святых тайн.  И  проверить,  как помнят молитвы,  и  напомнить о
соблюдении  постов.  И,  отслужив  литургию  в  развалинах  церквушки,  на
развалинах звонницы которой надтреснутый колокол будет  звонить благовест,
а  не  набат,  священник в  проповеди своей будет обещать рай всем и  ад -
непослушным.
     Новая  луна  народилась,  минуло  полнолуние,  наступили темные ночи,
ячмень созрел,  и  его сжали.  Сушили на  поляне в  лесу,  вылущили зерно,
перебрав  руками,  чтобы  не  пропадало ни  зернышка,  солому  спрятали  в
зарослях. Сарацины же не возвращались, и ни одна живая душа не появлялась.
Сарацины могли вернуться другими дорогами.  Сарацин могли победить. Однако
же  разъездные торговцы  всегда  проезжали во  время  созреванья ячменя  и
возвращались к  жатве поздних хлебов.  Год был хорош,  израненные плодовые
деревья дали больше,  чем  в  прошлом году.  Богато родили лесные деревья.
Орехи сидели семейно -  и  пять  и  шесть крупных ядер  в  зеленом кожаном
глянце на  одном  черенке.  Наливались маслины.  Стебли пшеницы подсыхали,
колосья склонились, еще немного - и пора жать.
     Имперское войско пришло в  тот  же  час,  что  сарацинское,  только с
другой стороны.  Конница походя травила поля лошадьми.  Жители бросились к
начальникам.  Начальники  отвернулись.  Потом  навалилась пехота,  подобно
второй волне  саранчи.  Пешие успели порыться в  домах,  около домов и,  с
чутьем на  чужое добро,  добрались до иных тайников.  Насыпали сумы зерна,
взяли из  одежды,  что  показалось им  лучшим,  а  начальники пеших так же
отворачивались от жалобщиков, как начальники конных.
     Едва  пятая  часть  от  обещанного богом  урожая  досталась пахарям -
тяжелый пришелся год, год гнева божьего. Свое войско наделало бед больших,
чем вражеское.
     Все,  что  в  силах  человеческих  собрать,  собрано.  Дикие  деревья
обобраны,  как  и  посаженные человеком.  В  лесу не  оставлено ни  одного
яблока-кислицы,  ни одной дикой груши, ни одной ягодки красного кизила, ни
одного мелкого ореха с  кустов,  крупного -  с  деревьев.  Все,  что нужно
сушить впрок,  высушено,  накопчено на  дымных сушилках.  Ходили вверх  по
теченью реки.  Там,  за  поворотом и  узким местом,  которое берегла былая
крепость,  некогда жили  люди.  Ныне  -  развалины домов и  одичавшие,  но
обильно родящие деревья.  Ходили и  вниз по теченью реки,  в широкое место
долины,  где тоже развалины,  много развалин,  там жили, наверное, тысячи.
Широкие  луга  захвачены дикими  травами и  зарастают кустарником.  С  гор
спускаются деревья.  И  все же  кое-где еще чувствуется след плуга,  межи,
торчит отесанный камень,  на котором высечены буквы.  Это хозяин обозначил
границу владенья.
     Есть преданье,  что здесь,  как и вверх по теченью,  жили люди одного
языка.  Их всех - много тысяч семей - переселил давным-давно базилевс, имя
которого они  забыли,  из  страны,  именуемой Фракией.  Земли  они  взяли,
сколько  хотели,   сборщики  налогов  к  ним  не  ходили.  Знались  они  с
полководцами,  которым давали воинов,  и  сами  себя защищали.  Плохо было
выбрано  место:  далеко  до  леса,  а  проходящим войскам удобная стоянка.
Поэтому и погибли здешние жители.  Это истина. А прочее, наверное, сказка,
бог знает... Здесь много дубов, желуди - хорошая пища для людей, когда нет
иной.
     Стало холоднее,  от частых дождей вздулась река,  настало время мира.
Мира без хлеба - собранного урожая едва хватит на семена. Разъездные купцы
приезжали с опозданьем из-за войны.  Базилевс победил врагов:  сарацин - в
Азии, болгар - в Европе. Когда напились допьяна крепко выбродившейся браги
из  слив,  один  купец пустился обличать победы -  они-де  хуже поражений;
другие ему. заткнули рот: язык твой - враг твой. Это истина, бог знает.
     Торговали плохо. Шерсть и кожа были нужны самим, чтобы соткать одежду
и сшить обувь вместо украденных и отнятых войском, сало нужно самим, чтобы
не отощать без хлеба,  не было меда и воска - ульи разбили сарацины. Брали
в  долг,  с  отдачей в  будущем году,  но  купцы  назначали большую лихву,
двойную цену, нужно дожить, люди смертны. По необходимости отдавали купцам
последнее -  не  на  словах,  на деле,  -  серебряные монеты миллиарисии и
золотые  номизмы,   по-старому  -  солиды,  или  статеры,  извлекаемые  из
немыслимых тайничков,  устроенных со  змеиной хитростью,  которой человека
наделяет только любовь к своим и на которую не способно себялюбие.
     После  купцов  приехали  сборщики  налогов  для  базилевса.  Старший,
начальник,  двое помощников,  трое воинов,  нанятых сборщиками для охраны.
Развернулись свитки списков. Начался счет: за пашню, за плоды, за скотину,