ним от души,  не так,  как перед золотым креслом.  Вся Степь чтила святых,
которые поражали душу монгола. Едва одетые, босые, с головами, не знавшими
иного  укрытия,  кроме  собственных волос,  бескорыстные,  святые выражали
нечто пусть непонятное,  но высшее. Небо защищало их, иначе разве могли бы
они,  почти голые,  не бояться зимней стужи, ходить по льду босыми ногами,
спать в снегу!
     Зачем?  Святых не допрашивают.  Иногда святой даровал монголу счастье
оказать гостеприимство.  Иногда святой говорил.  И  даже если не  все было
понятно, в душах оставалось нечто неповторимое.
     Онгу  просил  святого навестить монголов в  отведенном им  доме  -  и
святой,  и  монголы чужие  в  столице сунов.  Святой  согласился исполнить
просьбу хана,  и счастливый Онгу приказал Гутлуку привести святого,  когда
он сможет. След в след Гутлук поспешил за святым.
     В саду,  где купы странных деревьев чередовались с не менее странными
домами,  святого встретили несколько человек,  похожих для Гутлука на тех,
кто  стоял в  зале Сына Неба.  Они  упали перед святым,  как перед золотым
креслом,  и  сердце Гутлука открылось для  дружбы к  умным  сунам.  Святой
ответил на  приветствие,  указав вверх.  Гутлук знал  -  святой напоминает
сунам о равенстве всех живых перед Небом.
     Домик,  куда Гутлук вошел вслед за святым, был сложен из разноцветных
гладких плиток,  почти таких же нежных,  как прозрачные чашки,  в  которых
всем,  и Гутлуку, подали горячий чай. Не такой темный, какой пьют монголы,
но светло-желтый,  вкусный,  с  запахом незнакомых цветов.  Сидя за спиной
святого,  Гутлук сосчитал сунов!  десять и  четыре.  Он  следил за лицами,
готовый слушать. Но слушать было нечего.
     Один из хозяев,  с пятью шариками на шапочке, быстро-быстро чертил на
сероватой бумаге знаки -  цзыры. Святой, следя за рукой суна, прерывал его
жестом и сам с той же чудесной легкостью чертил,  чертил,  и все вставали,
теснились,  заглядывая,  и вот уже каждый спешил изобразить нечто,  спешил
выразить ответ, и сказать свое, и задать вопрос.
     Как  видно,  разгорелся спор.  Как  видно,  при  чудесном  мастерстве
черчения цзыров кисточки не поспевали за мыслью.
     Первым  святой,  подняв  левую  руку  ладонью к  немым  собеседникам,
указательным пальцем  правой  руки  изображал на  ладони  не  видимые  для
Гутлука,  но  понятные сунам  знаки.  И  сразу несколько голосов прерывали
святого резким выкриком "хо!"  и отвечали немой речью на своих ладонях.  И
это длилось, длилось бесконечно для Гутлука.
     Он  устал.  Его  переполняли впечатления дня,  уже долгого,  теперь -
нескончаемого.  Метанье  пальцев,  шуршанье  жесткого шелка  одежд  сунов,
рассеянный свет  пасмурного дня,  отраженный,  преображенный разноцветными
блестящими стенами...  Насколько же легче провести в  седле весь день,  от
утренней звезды до вечерней!
     Плохая пища,  без мяса. Женщины, сначала желанные, но потом - тоска и
отвращение.  Гутлук хотел спать.  Он боролся, из самолюбия сдерживая перед
чужими зевоту, хотя вредно укрощать естественные желания. Спать, спать...
     Святой  резким  жестом  поднял обе  руки,  и  Гутлук очнулся.  Святой
говорил:
     - Наши  владыки мысли прислали меня к  вам,  владыкам мысли сунов,  с
вестью.  Так как будущее грозно.  И  я  не могу передать вам весть.  Не по
вашей вине. Не по моей вине. И не по вине кого-либо третьего. Между мною и
вами,  между каждыми двумя из  вас  стоит преграда из  цзыров,  из  знаков
вашего письма.  Между мыслью и действием, между мечтой и действительностью
стоят знаки вашего письма, ваши цзыры. Чтобы воплотить мысль, нужно слово.
Вы не имеете слова.  Слово есть плоть мысли,  а цзыр -  лишь знак ее, лишь
указание на то,  что существует, но не выражение сущности мысли. Уподобьте
слово живому человеку,  а  цзыр -  скелету умершего,  и вы поймете,  в чем
виноваты знаки-цзыры.  Доказательство?  Все, что я сказал вам сейчас, есть
доказательство. Ибо сказанное мною  н е л ь з я  изобразить цзырами. Знаю,
можно нарисовать знак,  изображающий отрицанье знаков. Вот он! - И святой,
взяв бумагу,  нарисовал кисточкой квадрат,  а  в  нем много пересекающихся
линий, углов, точек и фигурок, названий которых Гутлук не знал.
     Раздались  короткие  поощряющие  восклицания -  суны  поняли.  Святой
продолжал:
     - Итак,  этот новый знак понятен -  отрицанье знаков.  Но  он,  новый
знак,  не  может -  он  только знак,  цзыр -  передать сущности отрицанья.
Отрицанье есть движенье.  Новый же знак   н е п о д в и ж е н.  Добавьте к
нему другие,  поясняющие,  но  сколько бы  вы  ни  прибавили новых знаков,
движенья  не  будет.  Так  как  отрицанье,  выраженное  новым  цзыром,  не
отрицание.   Оно  -  утверждение,  будто  бы  существует   н и ч т о.   Но
н и ч т о  не существует! Значит, знак этот есть ложь знаков.
     Гутлук,   всеми  силами  души  стремясь  постичь,   запоминал.  Опять
навалилась усталость.  Желтые лица сунов, сморщенные или круглые, с редкой
растительностью,  через которую просвечивала кожа,  сделались одинаковыми,
как близнецы.
     Святой молчал.  Внутри Гутлука отзывалось,  как эхо,  - ложь, ложь...
Свет погас. Когда Гутлук очнулся, святой говорил;
     - Цзыры  выражают названия,  меры,  счет,  вес,  свойства,  качества,
ценность всех вещей.  Все действия. Все приказы родителей детям и власти -
подданным.  Все желания.  Все чувства.  Все ощущения.  Наставления хозяина
работнику.   Объяснения   работников,   нужные   для   совместного  труда.
Рассказывают о  всех  событиях.  Цзыры  выражают все.  Но  не  живую  душу
человека,  вложенную Вечным с известными Вечному целями. Знаки держат душу
надежнее,  чем границы, и, как стража границ, закрывают государство. Знаки
живут своей жизнью,  знак порождает знак,  как человек -  человека.  Знаки
роднятся между собой своим видом,  а  не  содержанием,  которое вы  хотите
вложить в них.  Поэтому знаки искажают мысль.  Взгляните - вот родовое имя
человека: Бао. А вот слоги, они вместе с родовым дают личное имя человека:
Бао Тзэ-тзун, или Бао Гдце-гдцун... Произносимые по-разному, последние два
слога одинаково изображаются знаком солнца.  Знак солнца есть также и знак
творящей,  созидающей силы.  Я,  читая имя человека "Бао Гдце-гдцун", вижу
вместе с  тем  -  "Бао-творец".  Когда после имени "Бао Гдце-гдцуна" стоят
цзыры доброты,  богатства,  благоденствия,  я  осознаю Бао Гдце-гдцуна как
творца знания,  богатства,  благоденствия.  Таким  путем знаки-цзыры,  как
говорил я, способны искажать. Как мне различить, добр ли Бао Гдце-гдцун по
характеру своему, или он является творцом добра?
     - Но мы различаем, - заметил один из сунов.
     - И,  различая,  вы,  созерцая цзыры,  ощущаете Бао и тем и другим, -
возразил святой.
     - Ты прав,  -  согласился сун с пятью шариками на шапочке.  -  Всегда
правы люди,  находящие в чем-либо несовершенство,  ибо ничто несовершенно.