ватага тебе не сват!


2

     Все нужное,  не обойдешься.  Кричат,  шумят. Разгорячившись, начинают
толкаться.
     Одинец  встанет  со  скамьи,  задевая  шапкой  за  потолочную матицу,
пригнется, скажет: "Э-эй! Вы!" И достаточно.
     От  рук,  от голов по стенам и  потолку ходят корявые черные тени.  В
деревянных плошках горит яркий нерпичий жир. Биармины научили новгородцев,
как  этот жир резать,  раскладывать в  плошках и  зажигать.  Сами биармины
плетут фитили из  тонкой песцовой шерсти,  травы  и  мхов.  Льняные фитили
лучше.
     В  плошках нерпичий жир растапливает сам себя и  дает сильное высокое
пламя.  Без хорошего света у  моря не  прожить.  И  в  Новгороде коротенек
зимний денек,  а  в двинских устьях его почти совсем нет.  Ночь чуть ли не
сплошная.
     Биармины научили новгородцев добывать соль новым способом, из моря. В
удобных местах на  берегу надобно на приливе отрезать морскую воду забором
и  камнями,  промазав запруду глиной.  Летом приходится долго ждать,  пока
вода  сама  не  сгустится,  и  доваривать рассол над  кострами.  Зимой  же
запертая вода быстро замерзает.  И чудно:  лед пресный,  а под ним крепкий
рассол. Морская соль горче русской...
     Зима  жмет.  Небо железное,  звезды медные,  белокаменный морской лед
светится слабым светом. Луна сидит в дымном облаке. Небо спит. Земля спит,
море спит.
     А живое живо -  и человек и зверь. На морском берегу биармины, взяв в
ученики  новгородцев,  настораживали капканы  с  деревянными  и  костяными
пастями и  брали на  мороженое мясо  и  рыбу лисичек-песцов.  Песцовый мех
мягок  и  ценен.  Он  бывает темно-серый с  голубизной и  белый с  голубой
подпушью.
     В  Черном  лесу  повольники  охотничают за  всяким  зверем.  Берут  и
пардуса-рысь в пятнистой, будто в цветах, шкуре. Радуются блестящей черной
лисе,  на которой один к  одному отливают серебром белые пояски на длинных
остях волос над густым мехом.  Осторожно,  чтобы не попортить, вынимают из
капканов беломордых лисиц  в  чулочках на  лапках,  со  снежными брюхом  и
ошейником. Ликуют при виде соболя "высокой головки" с почти черной шкуркой
на густом голубом пухе.  И, отдаваясь тяжелому труду опасной зимней охоты,
мечтают о будущем вольном пригороде.
     В лесу темно,  как в хлебной печи. Лес осветился, в небе рассвет - не
верь.  Приходит не  день,  заиграла не  утрянка-заря,  а  пазори.  По небу
походят  белые  столбы,   развернутся  бахромчатые  скатерти,  разрастутся
самоцветные луга - и увянут. И опять ночь.
     Борясь с  Мореной,  море  наломалось вволю и,  пока  не  угомонилось,
нагородило льдины  и  навалило стены.  По  морским  льдам  трудно  ходить.
Биармин Онг, из кузнечных учеников, и Одинец, добравшись до отдушины, сели
ждать большую нерпу.
     Охотники закутаны в белый медвежий мех,  открыты одни глаза. У одного
черные, у другого серые, а кажутся одинаковыми.
     Мороз сушит грудь,  давит тело, а шевельнуться нельзя, не то спугнешь
чуткую добычу. Целую зиму, что ли, придется сидеть у отдушины?..
     Биармин может.  Биармин целыми месяцами сидит и  вытачивает на  кости
острым камнем фигурки людей и животных,  черточки, глаза и разный красивый
узор.  Биармин трет кость,  пока не  наточит ее  для  гарпунной или другой
насадки. Биармины терпеливы.
     "С  терпением много можно взять",  -  думал Одинец.  Есть  и  у  него
терпение.  Он  помнит свою жизнь во дворе доброго Изяслава,  помнит каждый
шаг, помнит Заренку, когда она еще бегала маленькой девчушкой...
     В отдушине будто плеснуло? Нет, помнилось.
     Вспомнился  убитый  нурманнский гость.  Глупость  была,  мальчишеский
задор.  Да и было все это будто давно, будто не с ним. Одинец ныне вольный
человек,  он из своей доли зимней добычи сможет выкупить в Городе виру. Он
отдаст свой долг, но в Новгород не вернется.
     Вода вправду плеснула.  Надо льдом поднялась круглая голова.  Гарпуны
на ременных поводках ударили с  двух сторон,  и  охотники вытащили тяжелую
морскую нерпу. Большой зверина, куда до него невским нерпам!
     - С добычей!
     Но Онг не хочет уходить:
     - Мало сидели. Еще будет хорошо.
     - Ладно. Еще посидим. Пусть на каждого придется по целой нерпе или по
две.
     Одинец так  же  терпелив,  как  Онг.  Он  может  долго ждать.  Он  не
торопится домой.  А дом у него есть есть и свой очаг.  У других жены,  а у
него сестра, завещанная братом.
     Как она захочет, так и будет. Ее воля.
     Сувор,  Бэва, Заренка и Одинец живут одной семьей. Былой друг-товарищ
Изяславовых детей,  былой Заренкин возлюбленный без злобы сделался кровным
братом Доброги.  Он честно,  от души соблюдает братство, и он брат молодой
вдовы.
     С  ними  живет и  пятый.  Заренка ждет своего срока.  Женщина бережно
носит дитя. В нем возродится душа усопшего мужа.



Глава шестая

1

     После  долгих ночей для  человеческого сердца большая радость видеть,
как  нарастает солнечный день.  Все  выше ходит Солнышко над Черным лесом.
Оно живо, как и прежде, оно не забыло людей.
     Все выше и длиннее солнечный размах.  Снег нестерпимо блестит и режет
глаза,  как  каленым  железом.  Биармины  принесли  новгородцам  особенные
подарки: черные дощечки, укрепленные ремешками, чтобы их надевать на лицо.
Перед глазами остается узкая щель,  через нее и смотри, не то ослепнешь от
ледяного моря.  Сами  биармины ходят в  такой снасти.  Не  все  повольники
послушались  друзей.   Четверо  почти  совсем  лишились  зрения,  пришлось
отсиживаться в избе. Наука!
     Еще  с  осени Онг  и  Расту обещали своему другу и  наставнику Одинцу