богатый дворец на берегу Сана, дали время многим рассеянным битвою
Галичанам собраться в городе.
   Владимирко хотел мира: ночью отправил к Архиепископу и Боярам
Венгерским множество серебра, золота, драгоценных одежд и вторично склонил
их быть за него ходатаями. Они представили Гейзе, что Галицкий Князь,
тяжело раненный, признается в вине своей; что Небо милует кающихся
грешников; что он служил копием своим отцу Гейзину, Беле Слепому, против
Ляхов; что Владимирко, зная великодушие Короля и готовясь скоро умереть,
поручает ему юного сына и боится единственно злобы Изяславовой. Великий
Князь не хотел слышать о мире. "Если умрет Владимирко, - говорил он, - то
безвременная кончина его будет справедливою Небесною казнию. Сей
вероломный, клятвенно обещав нам приязнь свою, разбил твое и мое войско.
Забудем ли бесчестие? Ныне Бог предает Владимирка в руки наши:
   возьмем его и землю Галицкую". Мстислав, сын Великого Князя, еще
ревностнее отца противился миру: напрасно Владимирко старался молением и
ласками обезоружить их.
   Но Гейза ответствовал: "Не могу убить того, кто винится", и простил
врага, с условием, чтобы он возвратил чужие, занятые им города Российские
(Бужск, Тихомль, Шумск, Выгошев, Гнойни) и навсегда остался другом
Изяславу, или, по тогдашнему выражению, не разлучался с ним ни в добре, ни
в зле. Из шатра Королевского послали ко мнимо больному Владимирку
чудотворный крест Св. Стефана:
   сей Князь дал присягу. "Если он изменит нам (сказал Гейза), то или мне
не царствовать или ему не княжить". Услужив шурину и смирив надменного
Владимирка, бывшего в тесном союзе с Греками, Король спешил к берегам Сава
отразить Императора Мануила, хотевшего отмстить ему за обиду своего
Галицкого друга.
   Изяслав, возвратяся в Киев с торжеством, изъявил благодарность
Всевышнему, праздновал с дядею Вячеславом, уведомил брата своего, Князя
Смоленского, о счастливом успехе похода и советовал ему остерегаться
Георгия, слыша, что он вооружается в Ростове.
   КнязьСсуздальский еще более возненавидел Мстиславичей за разрушение
Городца, который был единственным его достоянием в полуденных, любезных
ему странах Государства. Там он жил духом и мыслями; там лежал священный
прах древних Князей Российских, славились храмы чудесами и жители
благочестием. Георгий в наследственном восточном Уделе своем видел небо
суровое, дикие степи, дремучие леса, народ грубый; считал себя как бы
изгнанником и, презирая святость клятв, думал только о способах
удовлетворить своему властолюбию. Он призвал Князей Рязанских и Половцев,
кочевавших между Волгою и Доном; занял область Вятичей и велел Князю
Новагорода Северского, Святославу Ольговичу, также быть к нему в стан под
Глухов. Владимирко, сведав о походе Георгия, думал вместе с ним начать
военные действия против Мстиславичей; но Изяслав успел отразить его и
заставил возвратиться. Князь Галицкий, мужеством достойный отца, не хотел
уподобляться ему в верности слова: не боялся клятвопреступления и доказал
ошибку снисходительного Гейзы, не исполнив обещания, то есть силою удержав
за собою города Великокняжеские, Шумск, Тихомль и другие. Видя, что
Георгий намерен осадить Чернигов, Князь Смоленский, по сделанному условию
с братом, вошел в сей город защитить Изяслава Давидовича, их союзника. Тут
находился и Святослав Всеволодович, который уже знал характер Георгиев и
не любил его. С душевным прискорбием они говорили друг другу: "Будет ли
конец нашему междоусобию?"
   Набожный Князь Суздальский, подступив к Чернигову в день Воскресный, не
хотел обнажить меча для праздника; но велел Половцам жечь и грабить в
окрестностях!
   Двенадцать дней продолжались битвы, знаменитые мужеством Андрея
Георгиевича: он требовал, чтобы Князья, союзники Георгиевы, сами по
очереди ходили на приступ, для ободрения войска; служил им образцом и
собственною храбростию воспламенял всех. Осажденные не могли защитить
внешних укреплений, сожженных Половцами, и город был в опасности; но
Великий Князь спас его. Услышав только, что Изяслав перешел Днепр, робкие
Половцы бежали: Георгий также отступил за Снов, и Князь Черниговский
встретил своего избавителя на берегу реки Белоуса.
   Святослав Ольгович, удерживая Георгия, говорил: "Ты принудил меня
воевать; разорил мою область, везде потравил хлеб и теперь удаляешься!
Половцы также ушли в степные города свои. Мне ли одному бороться с
сильными?" Но Князь Суздальский, оставив у Святослава только 50 человек
дружины с сыном Васильком, вышел из области Северской, чтоб овладеть всею
страною Вятичей, где ему никто не противился.
   Тогда была уже глубокая осень: Изяслав дождался зимы, поручил
Смоленскому Князю наблюдать за Георгием, осадил Новгород Северский и дал
мир Святославу Ольговичу; а сын Великого Князя, Мстислав, с Киевскою
дружиною и с Черными Клобуками воевал землю Половецкую: [в феврале 1153
г.] разбил варваров на берегах Орели и Самары, захватил их вежи, освободил
множество Российских пленников. Но сей успех не мог утвердить безопасности
восточных пределов Киевских: скоро Мстислав должен был вторично идти к
берегам Псла для отражения Половцев.
   Тогда, желая покоя, Великий Князь отправил Боярина, Петра Бориславича,
с крестными грамотами к Владимирку Галицкому. "Ты нарушил клятву, -
говорил ему Посол, - данную тобою нашему Государю и Королю Венгерскому в
моем присутствии.
   Еще можешь загладить преступление: возврати города Изяславовы и будь
его другом". Владимирко ответствовал: "Брат мой Изяслав нечаянно подвел на
меня Венгров: никогда не забуду того; умру или отмщу". Посол напоминал ему
целование креста. "Он был не велик!" - сказал Владимирко в насмешку. "Но
сила оного велика, - возразил Петр: - Вельможа Королевский объявлял тебе,
что если, целовав сей чудесный крест Св. Стефана, преступишь клятву, то
жив не будешь". Владимирко не хотел слушать и велел Послу удалиться.
Изяславов Боярин положил на стол грамоты клятвенные, в знак разрыва. Ему
не дали даже и подвод. Петр отправился на собственных конях; а Владимирко,
пошедши в церковь к Вечерне и видя его едущего из города, смеялся над ним
с своими Боярами. - В ту же ночь Отрок Княжеский, догнав сего Посла, велел
ему остановиться. Петр ожидал новой для себя неприятности, беспокоился, и
на другой день, вследствие вторичного повеления, возвратился в Галич.
Слуги Владимирковы встретили его пред дворцом в черных одеждах. Он вошел в
сени: там юный Князь Ярослав сидел на месте отца, в черной мантии и в
клобуке, среди Вельмож и Бояр, также одетых в печальные мантии. Послу дали
стул. Ярослав заливался слезами; царствовало глубокое молчание. Изумленный
Боярин Изяславов хотел знать причину сей общей горести и сведал, что
Владимирко, совершенно здоровый накануне, отслушав Вечерню в церкви, не