имени миллионов в полном убеждении, что они  "создадут  конституцию";  такое
зрелище - высший  и главный продукт XVIII  столетия -  нашему  миру  суждено
видеть лишь однажды. Время богато чудесами, богато всякими несообразностями,
и  замечено,  что ни  оно само,  ни одно  из его евангелий не повторяются, а
всего  менее  может  повториться  евангелие   Жан  Жака.  Некогда  оно  было
справедливо  и необходимо, раз таковой стала вера людей; но довольно и этого
одного раза.
     евреев в Иерусалиме.
     городов с общим святилищем, казной, правилами ведения войны.

     Эти  1200 евангелистов Жан Жака составили конституцию,  и небезуспешно.
Около двадцати девяти  месяцев сидели они над  нею с переменным  успехом,  с
разными способностями,  но  всегда,  смеем сказать, в положении  везомого на
колеснице  Каррочо,  чудесного знамени  Восстания, на  которое  всякий может
взирать   с  надеждой  на  исцеление.  Они  видели   многое:  видели  пушки,
направленные   на  них,   затем  внезапно  вследствие  вмешательства   толпы
отодвинутые назад,  видели бога  войны Брольи, исчезающего под грохот грома,
не им  самим произведенного,  среди  поднявшейся пыли  рухнувшей  Бастилии и
старой,  феодальной  Франции. Они претерпели кое-что: королевское заседание,
стояние  под дождем,  клятву в  Зале  для  игры в мяч, ночь  под Духов день,
восстание  женщин.  Но ведь и  сделали кое-что. Они выработали конституцию и
свершили в то  же время много других  дел:  приняли в  течение этих двадцати
девяти месяцев "две тысячи пятьсот решений", что в среднем составляет по три
в  день, включая и воскресенья! Как  мы  видим, краткость  иногда  возможна;
разве Моро де  Сен-Мери не пришлось отдать  три тысячи приказов,  прежде чем
подняться со своего места? В  этих  людях  было мужество (или достоинство) и
некоторого  рода  вера - хотя  бы в  то,  что паутина не сукно, и в  то, что
конституция могла  быть выработана. Паутины и  химеры должны были исчезнуть,
потому что  есть  реальность. Прочь,  невыносимые,  убивавшие душу, а теперь
убивающие и тело формулы, прочь во  имя неба и земли! Время, как мы сказали,
вынесло вперед  этих 1200 человек;  вечность была впереди  их  и  вечность -
позади; они действовали, подобно всем нам, при слиянии двух вечностей, делая
то, что  им  было предназначено.  Не  говорите, что  сделанное ими -  ничто.
Сознательно  они сделали кое-что, бессознательно - весьма многое! Они  имели
своих гигантов  и своих пигмеев, совершили свое доброе и свое злое дело; они
ушли  и  более  не  вернутся.  Как  же в таком  случае  не  проводить  их  с
благословением и прощальным приветом?
     На  почтовых лошадях, в дилижансах, верхом  и пешком они разбрелись  на
все четыре стороны. Не малое их число перешло границы, чтобы влиться в  ряды
армии в Кобленце.  Туда же отправился, между прочим, и Мори, но впоследствии
удалился  в Рим,  чтобы облечься там  в  кардинальский  плюш;  этот любимчик
(последний отпрыск?) Дюбарри чувствовал себя во лжи так же свободно, как и в
платье. Талейран-Перигор, отлученный конституционный епископ, направляется в
Лондон в качестве королевского посланника невзирая на закон о самоотречении,
причем бойкий молодой маркиз Шовеленже встречаем  и добродетельного Петиона, который  на  торжественных обедах в
ресторанах выслушивает речи и сам произносит их, чокаясь бокалами  с членами
конституционных реформистских  клубов. Неподкупный  Робеспьер  удаляется  на
некоторое  время в  родной Аррас, чтобы провести  там  семь коротких недель,
последних  определенных ему  в  этом  мире для  отдыха. Прокурор. Парижского
суда,  признанный   верховный  жрец   якобинизма,   он  является  барометром
неподкупного,  сухого  патриотизма;  его  ограниченная,  настойчивая  манера
нравится всем ограниченным людям: ведь ясно,  что этот человек идет в  гору.
Он  продает свое маленькое наследство  в  Аррасе и  в сопровождении брата  и
сестры  возвращается  в  Париж   на  старую  квартиру  у  столяра  на  улице
Сент-Оноре,  рассчитывая  на  скромное, но  обеспеченное  будущее для себя и
своей  семьи.  О робко решительный, неподкупный, зеленый человек,  знаешь ли
ты, что сулит тебе будущее!
     Лафайет,  со своей стороны, слагает с себя командование, чтобы, подобно
ЦинциннатуОднако отныне наша Национальная гвардия будет иметь уже не одного командира:
все  полковники  будут  командовать по очереди, каждый по  месяцу. Других же
депутатов г-жа де Сталь видела "расхаживающими  с озабоченным видом",  может
быть не знающих, что делать. Некоторые, подобно Барнаву, Ламетам  и  Дюпору,
останутся в  Париже для  наблюдения за  новым  двухгодичным  Законодательным
собранием, первым  парламентом, чтобы, если придется  научить его ходить,  а
двор - направлять его шаги.
          вернулся на свою ферму  в Сабинах, где занялся хлебопашеством. Имя его стало
символом республиканской добродетели.

     Таковы эти люди, расхаживающие с озабоченным видом и едущие на почтовых
лошадях и  в  дилижансах,  куда  зовет рок.  Гигант  Мирабо  спит в Пантеоне
великих людей, а Франция? а  Европа? Герольды с медными легкими, разъезжая в
веселой толпе, возглашают:  "Grand  acceptation - Constitution monarchique".
Завтрашний  день,  внук вчерашнего, должен стать,  если  сможет,  похожим на
своего  отца -  день сегодняшний.  Наше  новое двухгодичное  Законодательное
собрание вступает в свои права 1 октября 1791 года.

        "Глава вторая. КНИГА ЗАКОНОВ"

     Если при настоящем отдалении времени и пространства даже само верховное
Учредительное собрание, на которое  были  устремлены  взоры  всей Вселенной,
могло  вызвать  у  нас сравнительно  слабое  внимание,  то  насколько  менее
способно заинтересовать нас  это  бедное Законодательное собрание! Оно имеет
свои правую  и  левую  стороны,  одну  менее,  другую  более патриотическую;
аристократов здесь уже нет более; оно волнуется и  говорит, слушает доклады,
читает предложения и законы: исполняет в продолжение сезона свои функции, но
история Франции, как оказывается, отражается в нем редко  или почти никогда.
Злосчастное Законодательное  собрание!  Какое отношение может  иметь  к нему
история? Разве  только пролить слезу над  ним, почти в  молчании. Первый  из
двухгодичных парламентов, за которым - если бы бумажная конституция  и часто
повторяемые  национальные  Клятвы  могли  что-нибудь  значить, - за  которым
неразрывно  последовали бы  другие, плачевно исчез еще До  истечения первого
года, и  за  ним  не  было  второго,  ему  подобного. Увы! Наши двухгодичные
парламенты  в  их  бесконечной,  непрерывной  последовательности  и все  это
возведенное   на  трескучих  федеративных  клятвах  конституционное  здание,