Она называет его "прекрасным,  как  Антиной"; он "в другом  месте будет
говорить  об  этой изумительной женщине": "Некая г-жа  д'Юдон (или  что-то в
этом   роде,   потому  что   Дюмон  не  помнит  хорошенько  ее  имени)  дает
депутатам-бриссотинцам  и  нам, друзьям свободы,  блестящие завтраки в своем
доме  на  Вандомской  площади,  завтраки  с  современными  знаменитостями, с
грациозными  женщинами,  обольстительными улыбками и не  без роскоши. Здесь,
среди  болтовни  и  звона  бокалов,  устанавливается  на  данный  день  план
законодательных прений и  происходит много совещаний. Здесь  можно  видеть и
строгого Ролана, но он бывает нечасто"20.

        "Глава четвертая. НЕТ САХАРА"

     Таковы наши  внутренние  трудности,  наблюдаемые  в южных городах;  они
распространяются, видимые  или невидимые,  по  всем  городам  и округам, как
северным,  так  и  южным.  Всюду  козни  аристократов,  за  которыми  следят
патриоты, вынужденные в свою очередь, будучи  различных оттенков, от светлых
лафайето-фейянов до мрачно-темных якобинцев, следить даже и за самими собою.
     Управления департаментов, которые  мы  называем магистратурой  графств,
выбранные гражданами из слишком "активного" класса, тянут, как  оказывается,
в одну сторону, а муниципалитеты, городская магистратура - в другую. Повсюду
встречаются и диссиденты-священники, с  которыми  Законодательному  собранию
еще  придется иметь дело,  и строптивые  субъекты, действующие под  влиянием
самой ярой из страстей;  они устраивают заговоры, вербуют людей для Кобленца
или подозреваются в заговорах, разжигая огонь всеобщего антиконституционного
пожара. Что с ними делать?  Они могут  быть столь  же добросовестны, сколь и
строптивы; с  ними  надлежало  бы  поступать мягко,  но без  промедлений.  В
непросвещенной  Вандее  крестьяне  легко  могут  быть совращены  ими; немало
простых людей, подобно  торговцу шерстью Катлино, в раздумье разъезжающему с
тюками  своего товара по деревням,  с  сомнением покачивают головой! Прошлой
осенью  туда приезжали два  комиссара,  посланные Собранием:  рассудительный
Жансонне, тогда еще не избранный в  сенаторы, и Галуа, издатель  газеты. Оба
они, посоветовавшись  с генералом Дюмурье, говорили  и  действовали  мягко и
рассудительно; они успокоили на время  возбуждение и  составили свой отчет в
смягченной форме.
     Сам Дюмурье,  вообще человек способный,  нимало не сомневается, что ему
удастся  поддержать у себя  порядок. Он проводит  эти  холодные месяцы среди
добродушных жителей  Ниорта, занимая "довольно  хорошую квартиру в Ниортском
замке", и успокаивает  умы21. Почему у нас всего  один Дюмурье? В
других  местах, на севере и на юге,  мы находим только  неудержимое  мрачное
брожение,  выплескивающееся время от  времени открытыми,  шумными  вспышками
мятежа.  Южный  Перпиньян   бьет  в  набат  при  свете  факелов,  происходит
стремительное бегство и нападение; то же делается в северном Кане среди бела
дня,  аристократы  выстраиваются с  оружием в руках  у храмов;  департаменты
оказываются  не в силах  уладить дело,  оно  разрешается ружейной  пальбой и
раскрытием  заговора!2?  Прибавьте к этому голод,  так как  хлеб,
который всегда был дорог, становится еще дороже; нельзя достать даже сахара,
и  по  серьезным причинам. Бедного Симоно, мэра Этампа,  вывесившего в  этой
северной  области во  время  хлебного бунта  красный  флаг,  изголодавшийся,
ожесточенный народ затоптал до смерти. Тяжела служба  мэра  в такие времена!
Мэр  Сен-Дени  повешен  на   фонаре   под  влиянием  подозрения   и  дурного
пищеварения; это было довольно давно, а недавно мэр Везона похоронен заживо,
и теперь погибает бедный Симоно, кожевник, - мэр Этампа, которого не забудет
легальный конституционализм .
     Мятежи, подозрения, недостаток хлеба и сахара действительно растерзали,
как говорят dechire, бедную Францию и все французское, потому что из-за моря
также  приходят дурные  вести.  Прежде  чем были  зажжены  пестрые  огни  на
Елисейских  Полях  по случаю  принятия  конституции,  в черном  Сан-Домингозагорелись совсем другого рода огни и вспыхнуло ночное  зарево, продолжавшее
пылать  одновременно  с парижскими  огнями, - а мы и  не  знали  этого! Небо
окрасилось заревом горящей патоки, спирта,  сахароварен, плантаций,  утвари,
скота,  людей, и равнина у Французского мыса превратилась в чудовищный вихрь
дыма и пламени!
     Сан-Доминго  на  о-ве  Гаити.  Восставшие  отменили  рабство,  провозгласили
гражданское равенство и независимость Гаити.

     Какая  перемена  за  эти два  года,  с  тех  пор  как  первый  "ящик  с
трехцветными кокардами" миновал таможню  и даже желчные креолы  возликовали,
узнав, что  Бастилия сровнена с землей! Мы не  раз говорили, что уравнивание
очень приятно,  но  только до  нашего  собственного уровня. У матово-смуглых
креолов, конечно,  есть  свои обиды;  а у  темно-желтых  мулатов?  у  желтых
квартеронов?  а  у  черных,  как  сажа, рабов?  Квартерон  Ожепарижско-бриссотинских   друзей  чернокожих,  с  своей  стороны  проникается
убеждением,  что восстание  есть  священнейшая из  обязанностей. Поэтому  не
успели трехцветные кокарды покрасоваться и трех  месяцев на  шляпах креолов,
как  в  воздух  взвились  сигнальные огни  Оже  под  крики ярости  и  ужаса.
Потерпевший поражение и  приговоренный к  смерти Оже  взял в  горсть  черный
порошок или черные семена, посыпал  поверх тонкий слой белых  семян и сказал
своим судьям: "Смотрите, они белые", потом  тряхнул рукой и спросил: "Где же
белые?" (Ou sont les blancs?)
     Францию, чтобы потребовать предоставления политических прав цветным.

     И вот, осенью 1791 года, взглянув с птичьего полета на Французский мыс,
можно было  увидеть, как густые облака дыма  заволакивают  горизонт:  днем -
дым,  ночью   -огонь,  и  слышать  жалобные   крики  бегущих  белых  женщин,
подгоняемых страхом и слухами. Черные осатаневшие толпы  грабят  и убивают с
неслыханной  жестокостью.  Они  сражаются,  стреляя  "из  чащи  леса,  из-за
изгородей" - негр любит кусты; они тысячами устремляются в атаку, размахивая
ножами  и  ружьями, с  прыжками, криками  торжества  и проклятиями, но, если
отряд белых  добровольцев держится стойко, при первом же залпе, а  иногда  и
раньше  переходят в замешательство, беспорядочное бормотание  и в паническое
бегство23.  Бедного  Оже  можно  колесовать, огненный вихрь можно
подавить, прогнать в горы, но Сан-Доминго потрясено, как семена  в руке Оже,
и корчится в долгих предсмертных судорогах. Оно черно, черно бесповоротно и,
как африканское Гаити, останется на предостережение всему миру.
     О  друзья  мои  парижане,   ведь  это   -  наравне  со   скупщиками   и
заговорщиками-фейянами  - одна из причин  поразительной  дороговизны сахара!
Трепещущий  бакалейщик  с  отвисшей губой видит, что  его сахар таксируется,
отвешивается патриотками для  немедленной продажи по недостаточной цене в 25