"минут  через  двадцать шум  утихает",  и  тот  или  другой нескромный  член
Собрания препровождается на три  дня  в тюрьму Аббатства.  Надо пригласить и
допросить подозрительных лиц; старый  де  Сомбрей  из  Дома инвалидов должен
дать отчет, почему он оставляет ворота открытыми. Необычный дым поднялся над
Севрской фарфоровой фабрикой, указывая на заговор; мастера поясняют, что это
сжигаются  "Мемуары"  Ламот,  героини истории  с  ожерельем,  скупленные  Ее
Величеством43, которые тем не менее всякий  желающий может читать
и поныне.
     Затем  рождается  подозрение,  что  герцог  Бриссак  и  конституционная
гвардия короля "тайно изготовляют патроны  в погребах": это шайка роялистов,
честных и  нечестных; многие  из  них  - настоящие  головорезы, набранные  в
игорных домах и притонах;  их 6000 вместо 1800, и они мрачно глазеют на нас,
когда  мы  входим во дворец44. Поэтому после  бесконечных  прений
Бриссака   и  королевских  гвардейцев   решают  распустить  и  действительно
распускают  после   двух  месяцев  существования,  так  как  охрана  эта  не
продержалась и до марта того  же года.  Таким образом, новый конституционный
штат  (Maison   militaire)   короля  распущен,   и  ему   опять   приходится
довольствоваться охраной  одних швейцарцев и синих  национальных гвардейцев.
По-видимому,  такова  участь  всех   конституционных  начинаний.  Король  не
согласился на учреждение при нем конституционного гражданского штата (Maison
civile),  как  ни  настаивал на  этом  Барнав;  старые постоянные  герцогини
косились на новых людей и держались в стороне; к тому же и королева считала,
что  не  стоит  этого  затевать, так  как  дворянство  очень  скоро вернется
торжествующим45.  Продолжая  следить  за  тем, что  происходит  в
национальном  зале, мы видим, как  епископ Торне, конституционный  прелат не
слишком  строгих  нравов,  предлагает  уничтожить "духовное одеяние  и  тому
подобные карикатурные вещи". Епископ Торне горячо защищает  свое предложение
и кончает тем,  что  снимает свой наперсный крест и  бросает  его в качестве
залога на стол. Крест этот немедленно покрывается  крестом  Те Deum Фоше,  а
потом и другими крестами и знаками духовного сана, пока все не освобождаются
от них; вслед  за тем один клерикальный сенатор срывает свою ермолку, другой
- свое жабо, чтобы фанатизм не обрушился на них46.
     Как  быстро все это  делается! И как несущественно, туманно, бессильно,
почти  призрачно,  словно  в  царстве  теней! Неугомонный  Ленге,  кажущийся
сморщившимся,  словно призрак,  ходатайствует здесь о  каком-то  своем деле,
среди шума и перерывов,  превосходящих человеческое терпение, и в результате
этот  раздражительный,  сухой человечек "разрывает свои бумаги и удаляется".
Другие почтенные  члены  в  возбуждении  также рвут  свои  бумаги; Мерлей де
Тионвиль рвет свои бумаги, крича: "Так вам не спасти народа!" Нет недостатка
и в депутациях: депутации от секций, обыкновенно с жалобами  или доносами  и
всегда с  пылкими  патриотическими чувствами, депутация от женщин, например,
которые просят, чтобы им было разрешено взять пики и упражняться на Марсовом
поле. Почему бы и нет, амазонки, если вам так этого хочется! Затем, исполнив
поручение и получив  ответ, депутации "дефилируют по залу  с пением "Ca ira"
или  же кружатся в  ней, танцуя свою ronde patriotique - новую "Карманьолу",
или  военный   танец   и   танец  свободы.   Патриот  Гюгенен,  экс-адвокат,
экс-карабинер,   судейский  экс-писец,   является  в   качестве  депутата  в
сопровождении  представителей  Сент-Антуана  и  жалуется  на антипатриотизм,
голод,  продажность,  людоедов,  вопрошая  в  заключение  высокое  собрание:
"Неужели  же   в   ваших  сердцах  не  забьет  набат  против  этих  mangeurs
d'hommes?"47
     Но главным и  постоянным  занятием  Законодательного собрания  являются
порицания королевских министров. О министрах Его Величества мы до сих пор не
говорили да и  впредь не скажем  почти ничего. Они  еще призрачнее! Грустное
зрелище:  ни один не может удержаться, ни  один  по крайней  мере со времени
исчезновения  Монморена;  "старейшему по службе  в совете короля  иногда  не
более  десяти  дней"48.  Это конституционалисты-фейяны,  как  наш
почтенный    Кайе    де    Гревилль,   как    злополучный    Делессар,   или
конституционалисты-роялисты,  как  Монморен,  последний  друг  Неккера,  или
аристократы, как Бертран де Мольвильогромном, кипучем  смятении;  жалкие  тени,  брошенные  во  власть  бушующих
ветров; бессильные, без значения - стоит ли обременять ими людскую память?
     
     Но как часто собирают вместе этих  бедных королевских министров, как их
расспрашивают, опекают;  им даже угрожают, их почти запугивают! Они отвечают
что   могут,   с   искуснейшим   притворством  и   казуистикой,   и   бедное
Законодательное собрание  не знает,  что  делать  с их  ответами. Несомненно
одно: Европа надвигается на нас, и Франция  (хотя еще и не мертвая) не может
двинуться  с  места.   Берегитесь,   господа   министры!  Язвительный  Гюаде
пронизывает   вас   перекрестными   вопросами   с  внезапными   адвокатскими
заключениями;  дремлющая буря,  притаившаяся  в  Верньо,  может  проснуться.
Неутомимый  Бриссо  составляет  доклады,  обвинения, бесконечные  водянистые
рассуждения:  настал великий  праздник для этого  человека.  Кондорсе  пишет
своим  твердым  пером "обращение  Законодательного собрания  к  французскому
народу"49.  Пламенный  Макс   Инар,  который,   впрочем,   желает
выставить против этих киммерийских врагов "не меч и огонь, а свободу", стоит
за  объявление "министров  ответственными под страхом смерти, nous entendons
la mort".
     В  самом  деле,  положение становится  серьезным:  время не  терпит,  и
появились изменники. У Бертрана  де Мольвиля гладкий язык, а  в сердце этого
известного аристократа  желчь. Как он скор на ответы и разъяснения и как они
изворотливы  и приятны для слуха! Но самое замечательное случилось  однажды,
когда Бертран  кончил отвечать  и  удалился.  Едва высокое  Собрание  начало
обсуждать,  что  с  ним делать, как  вдруг  зал  наполнился дымом -  густым,
удушливым дымом, так что совершенно нельзя было говорить; все только хрипели
и кашляли, и заседание  пришлось  отложить50.  Чудо?  Характерное
чудо? Чем оно объясняется - неизвестно;  известно только,  что "истопник был
назначен Бертраном" или кем-то  из  его подчиненных.  О  смрадное, смятенное
царство теней с  танталовыми муками, с яростными огненными потоками и реками
жалоб!  Зачем нет  у  тебя Леты,  в  которой  можно было покончить  с  этими
страданиями?

        "Глава восьмая. ЯКОБИНЦЫ"

     Тем не менее пусть патриоты  не  впадают  в отчаяние. Разве нет у нас в
Париже  по  крайней  мере  добродетельного  Петиона и  целого  патриотически
настроенного муниципалитета? Добродетельный  Петион  уже  с  ноября  состоит
парижским  мэром; в нашем  муниципалитете публика  - теперь она  допускается
туда  - может  видеть энергичного Дантона; язвительного, неповоротливого, но