Теперь здесь  стоял  Франсуа Шампольон, которому до мельчайших  деталей
были знакомы все сообщения об этом храме, все его зарисовки и копии надписей
на  нем -  он столько  раз беседовал о них с Деноном,  сопровождавшим в свое
время генерала Дезэ. Была ночь, светлая,  лунная египетская ночь, все кругом
было   озарено   каким-то   необыкновенным   сиянием;   спутники  Шампольона
настаивали, и он в конце концов сдался: пятнадцать исследователей во главе с
самим Шампольоном, словно одержимые, устремились  к храму; "египтянин мог бы
принять их со стороны за бедуинов, европеец -  за  группу хорошо вооруженных
монахов-картезианцев".
     Вот как  описывается  это  в  проникнутом  еле  сдерживаемым  волнением
рассказе Лота - одного из участников экспедиции:  "Мы мчимся наудачу  сквозь
пальмовую рощицу,  возникшую  перед нами при  свете  луны,  словно волшебное
видение.  За ней  -  высокая  трава,  колючки,  сплошная  стена  кустарника.
Вернуться? Нет, этого мы не хотим. Идти  вперед? Но мы не знаем, как пройти.
Мы пробуем кричать, но в ответ доносится лишь  отдаленный лай собак.  И  тут
"друг мы замечаем оборванного  феллаха, который спит, приткнувшись к дереву.
В черных лохмотьях, едва прикрывающих тело, с палкой,  он  похож  на  демона
(ходячей мумией назовет  его Шампольон). Он  поднимается, дрожа от страха, -
неровен час, убьют... Дальше -  еще один двухчасовой переход, и наконец мы у
цели - перед нами залитый светом храм.  При виде  этой картины мы пьянеем от
восторга.  Дорогой  мы  пели, чтобы  заглушить нетерпение,  но здесь,  перед
залитыми  лунным  светом пропилеями,  чувства  переполняют  нас  - под  этим
портиком,  опирающимся  на  гигантские  колонны,  царит  глубокая  тишина...
Таинственное  очарование усугубляют глубокие тени; а снаружи - пленительный,
сверкающий  лунный свет! Незабываемый контраст!  Потом мы разжигаем в  храме
костер  из сухой травы. Новое волшебство,  и вновь всеобщий взрыв  восторга,
доходящий до исступления. Это было похоже на  лихорадку, на сумасшествие. Мы
все  были  в  экстазе. Однако все это было не волшебством,  не  фантазией, а
реальностью - мы находились под портиком храма в Дендера".
     Но что же пишет об этом  сам Шампольон? Участники  экспедиции  называют
его  учителем, и в полном соответствии со своим положением он более сдержан.
Но  и за  его  нарочито рассудительными словами чувствуется волнение:  "Я не
буду пытаться описывать  впечатление,  которое, в частности, произвел на нас
портик  большого  храма.   Можно  рассказать   о  его  размерах,   но   дать
представление о нем невозможно. Это - максимально возможное сочетание грации
и величия. Мы провели там в полном упоении два часа. Вместе с горсткой наших
феллахов бродили мы по залам, пытаясь при свете луны разобрать высеченные на
стенах надписи".
     Это был  первый большой, хорошо сохранившийся  египетский храм, который
увидел  Шампольон.  Записи,  сделанные им  в эту  ночь  и в последующие дни,
свидетельствуют о том, какой интенсивной была жизнь этого человека в Египте;
он был  настолько подготовлен ко  всему - в мыслях,  мечтах, помыслах, - что
ничто не  казалось ему новым:  везде  он видел подтверждение своих взглядов,
своих теорий.
     Большинство спутников Шампольона  видели  в  храме, воротах, колоннах и
надписях  всего-навсего  камни и  мертвые памятники.  Необычные  костюмы,  в
которые они облачились, были для них лишь забавой, а для Шампольона  - самой
жизнью. Все они остриглись наголо и повязали  головы огромными тюрбанами. На
них  были  тканные  золотом шерстяные куртки и желтые  сапоги. "Мы  носим их
ловко и с достоинством", - писал один из участников экспедиции, однако в его
словах чувствуется еле уловимая ирония. Шампольон же, которого и в Гренобле,
и  в  Париже называли  египтянином,  чувствовал  себя  в этом костюме -  это
подтверждают все его друзья - совершенно свободно.
     Он занят не  только дешифровкой и интерпретацией. Ему приходят в голову
новые  мысли,  новые идеи.  И, торжествуя, он доказывает Комиссии: этот храм
вовсе не храм Исиды,  как это утверждают, а храм Хатор, богини любви. Больше
того  -  он  вовсе  не  древний. Свой  настоящий  вид он приобрел  лишь  при
Птолемеях,  а окончательно был достроен римлянами. Восемнадцать  столетий  -
это сравнительно  небольшой срок,  ведь им  предшествовали тридцать столетий
истории  Египта.   Неизгладимое  впечатление,   которое   храм  произвел  на
Шампольона  в  ту  памятную лунную ночь, не помешало ученому  отметить, что,
хотя этот  памятник и представляет собой мастерское  произведение зодчества,
"скульптуры,  служащие  ему  украшением,  -  самого  худшего стиля".  "Пусть
Комиссия не обижается на мои слова, но барельефы храма в Дендера ужасны, это
и не  может  быть  иначе,  ибо  они  принадлежат  периоду  упадка. Искусство
скульптуры в те времена уже деградировало, что же касается зодчества - формы
искусства, менее подверженной изменениям, - то оно еще сохранилось во вполне
достойном египетских богов и восхищения последующих столетий виде".
     Шампольон скончался три года  спустя.  Смерть его  была преждевременной
утратой для  молодой  науки египтологии.  Он умер слишком рано и  не  увидел
полного  признания  своих  заслуг.  Тотчас  после  его  смерти  появился ряд
позорных, оскорбительных для  наших  чувств работ, в частности английских  и
немецких, в которых его система дешифровки, несмотря на совершенно очевидные
положительные результаты,  объявлялась  продуктом чистой фантазии. Однако он
был блестяще  реабилитирован Рихардом Лепсиусом,  который в 1866 году  нашел
так  называемый Канопский декрет, тоже трехъязычный, полностью подтвердивший
правильность метода Шампольона. Наконец, в 1896 году француз Ле Паж  Ренуф в
речи  перед  Королевским обществом  в  Лондоне отвел  Шампольону  то  место,
которое он  заслужил, - это было сделано шестьдесят четыре года спустя после
смерти ученого.
     Шампольон открыл тайну  египетской  письменности. Теперь мог вступить в
свои права заступ.


     Глава 12
     "СОРОК ВЕКОВ СМОТРЯТ НА ВАС..."
     Эта книга -  лишь общий  обзор; мы  идем от вершины  к вершине, не имея
возможности  подолгу останавливаться  на кропотливой деятельности кабинетных
ученых,   к  заслугам  которых  следует   отнести   каталогизацию,  разноску
накопленного  материала по  рубрикам, а  также  смелые  толкования  текстов,
плодотворные гипотезы и творческие предположения.
     Великие   открытия   в   области   египтологии   периода   десятилетий,
последовавших за дешифровкой иероглифов, осуществленной Шампольоном, связаны
с  именами четырех исследователей.  Назовем  их  в  той  последовательности,
которая  определяется  порядком  нашего  изложения:   итальянец  Бельцони  -
собиратель,  немец  Лепсиус  - классификатор,  француз Мариэтт  - хранитель,
англичанин Питри - вычислитель и интерпретатор.
     "Один  из самых  замечательных деятелей  во всей истории египтологии" -
так называет археолог Говард Картер Джованни  Баттиста Бельцони (1778-1823),
который еще  незадолго  до  своего  приезда в  Египет выступал как  силач  в