все время  мысленно к трехъязычному камню, приближаясь к интересовавшему его
предмету,  словно  по  кругам  спирали, подходит к  нему все  медленнее, все
нерешительнее, ибо ему все время кажется, что он еще не  в состоянии  решить
эту проблему, что он еще не вооружен всеми знаниями своего времени.
     Однако,  получив  неожиданно  новую,  изготовленную   в  Лондоне  копию
розеттской  надписи, он более не в состоянии сдерживаться. Правда,  он и  на
этот  раз еще не  приступает  к  непосредственной расшифровке, довольствуясь
лишь сравнением  розеттской надписи и одного папируса, однако он пробует - и
это ему удается - "самостоятельно найти правильное значение  для целого ряда
знаков".  "Представляю  на  твой  суд мои первые  шаги", -  пишет он брату в
письме от 30  августа 1808 года,  и впервые за той скромностью, с которой он
говорит о своем методе, чувствуется гордость юного первооткрывателя.
     Но  именно в  этот момент, когда  он  сделал  свой  первый  шаг,  когда
почувствовал  себя на верном пути  к успеху и славе,  его, словно гром средь
ясного неба,  поразило одно  сообщение. Между  собой и целью он видел всегда
только работу, труд, самоотверженные занятия - ко всему этому он  был готов.
И  вдруг  неожиданная  весть  сделала  бессмысленным  не только  то, чем  он
занимался,  во  что перил, на что надеялся, но и  то, чего  он  уже  достиг:
иероглифы расшифрованы!
     Вспомним историю, относящуюся к совершенно  иной области,  к  длившейся
десятки  лет борьбе  за  Южный  полюс  - одной  из самых волнующих страниц в
летописи  мировых   открытий  и  исследований.  Она  чрезвычайно  напоминает
историю, которая приключилась с Шампольоном, и  в своем  глубоком драматизме
дает великолепное представление о том,  что должен был испытать этот человек
в тот момент, когда узнал, что его опередили.
     С невероятным трудом капитану Скотту вместе с двумя спутниками  удается
подойти  вплотную к полюсу. И вдруг, полумертвый от голода и  усталости,  но
гордый тем,  что  он первый  достиг  полюса, Скотт  замечает на  белоснежном
покрове, где,  по  его расчетам,  еще не  ступала  нога человека, флаг! Флаг
Амундсена!
     Этот пример, как мы уже говорили, более драматичен, ибо за ним  - белая
смерть. Но  разве юный Шампольон  не испытал того же чувства, что  и капитан
Скотт?  И  вряд  ли могло  ему послужить утешением,  что в век одновременных
открытий то, что  случилось с ним, происходило с десятками других, и все они
испытали  то же  самое, что испытал впоследствии Скотт в  тот момент,  когда
увидел флаг Амундсена. Однако норвежский флаг  был прочно водружен на полюсе
и  свидетельствовал о  победе  Амундсена, с расшифровкой же  иероглифов дело
обстояло несколько иначе.
     О расшифровке Шампольон  узнал на улице,  по  дороге в Коллеж де Франс.
Эту новость  рассказал  ему приятель,  даже  не  подозревая,  чем  Шампольон
занимался на протяжении многих лет, о чем он мечтал,  над чем работал дни  и
ночи напролет, голодая,  переходя от  надежд к отчаянию. Видя, что Шампольон
пошатнулся и тяжело оперся рукой о его плечо, приятель испугался.
     "Александр Ленуар! - говорил приятель.  - Только что появился его труд,
небольшая брошюра  "Новое объяснение",  - это полная расшифровка иероглифов.
Ты можешь себе представить, что это означает?"
     Кому он это говорит?
     "Ленуар?"  -  переспрашивает Шампольон. Он пожимает плечами. Внезапно в
нем  загорается искра надежды.  Ведь он  всего лишь вчера  видел Ленуара. Он
знаком с ним вот уже год. Ленуар крупный ученый, но звезд с неба не хватает.
"Этого не  может быть, -  говорит он. - Никто об этом ничего не рассказывал.
Даже сам  Ленуар  никогда  не  проронил об  этом  ни  полслова".  "Тебя  это
удивляет? - спрашивает приятель. - Кто же  раньше времени распространяется о
подобных открытиях?"
     Шампольон внезапно выходит из оцепенения; "Кто книготорговец?" И вот он
в  лавке.  Дрожащими  руками  отсчитывает  он монеты  на  пыльный  прилавок;
распродано еще только несколько экземпляров.
     Он спешит домой, бросается на продавленный диван и начинает читать...
     А  затем  на  кухне  вдова Мекран  внезапно оставляет свои горшки -  из
комнаты ее квартиранта  раздаются странные  звуки. Она прислушивается, затем
бежит, открывает дверь в его комнату... На диване  лежит Франсуа  Шампольон,
все  его  тело вздрагивает,  изо рта  вырываются  какие-то нечленораздельные
выкрики -  он смеется, он,  несомненно, смеется, весь  сотрясаясь в приступе
истерического  хохота.  В   руке  он  держит   книгу  Ленуара.   Расшифровка
иероглифов? Нет! Здесь слишком рано водрузили флаг! Знаний Шампольона вполне
достаточно,  чтобы  определить: все  то,  что  здесь  утверждает  Ленуар,  -
чистейший вздор, голая выдумка, авантюристическое смешение фантазии и ложной
учености.
     И  все  же  удар был ужасен. Этого  он никогда не забудет. Пережитое им
потрясение открыло ему глаза на то,  до какой степени он внутренне  сжился с
идеей  заставить заговорить  мертвые  изображения.  Когда  он в  изнеможении
засыпает, его преследуют  кошмарные сны, ему слышатся голоса египтян.  И сон
делает  совершенно очевидным  то, что  ускользало от  него за превратностями
нелегкой повседневности:
     он - одержимый, маньяк, околдованный иероглифами. Все его сны завершает
успех.  Этот успех  представляется  ему  вполне достижимым.  Но,  беспокойно
ворочаясь  на постели, восемнадцатилетний ученый не подозревает, что прежде,
чем он достигнет цели, пройдет еще добрый десяток лет. Он не ведает, что его
подстерегает  один  удар судьбы  за другим и  что он, все  помыслы  которого
заняты  только  иероглифами  и  страной  фараонов,  в один  прекрасный  день
отправится в изгнание как государственный преступник.


     Глава 11
     ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК РАСШИФРОВЫВАЕТ ИЕРОГЛИФЫ
     В двенадцать лет  Шампольон высказался в одном из  своих  сочинений  за
республиканскую  форму правления  как  за  единственно  разумную. Выросший в
атмосфере   идей,   подготовленных  веком  просвещения  и   обязанных  своим
возникновением   Великой   революции,   он  страдал  от  нового  деспотизма,
прокравшегося  в  эдиктах  и декретах  и  окончательно  сбросившего маску  с
воцарением Наполеона.
     В противоположность своему  брату, который поддался  обаянию Наполеона,
Шампольон   критически   относился   ко   всем   успехам    и    достижениям
бонапартистского  режима и  даже  в мыслях  не  следил  за победным  полетом
французского орла.
     Здесь не место изучать  эволюцию политических взглядов и убеждений.  Но
следует  ли  умолчать  о  том,  что  некий  египтолог,  не  будучи  в  силах
противиться непреодолимому влечению к свободе, ворвался  со знаменем в руках
в  цитадель  Гренобля?  Что именно  Шампольон, который  страдал от  сурового
режима Наполеона и  терпеть не мог Бурбонов, своей собственной  рукой сорвал