Вокруг центрального двора - огромного прямоугольника - были расположены
здания  со  стенами  из  полых  кирпичей  и  с  плоскими  крышами,   которые
поддерживались колоннами. Но покои, коридоры и залы были расположены в таком
причудливом  порядке,  предоставляли  посетителю   так   много  возможностей
заблудиться и запутаться, что всякому,  кто попадал во дворец,  должна  была
поневоле прийти в голову мысль о лабиринте; она должна была появиться даже у
того,  кто никогда  в жизни  не слыхал легенду  о царе  Миносе и построенном
Дедалом лабиринте - прообразе всех будущих лабиринтов.
     Эванс, не колеблясь, объявил миру, что нашел дворец Миноса, сына Зевса,
отца Ариадны  и Федры,  владельца лабиринта и хозяина  ужасного быкочеловека
или человекобыка - Минотавра.
     Он открыл  здесь настоящие чудеса. Народ, населявший эти  места (Шлиман
нашел лишь следы его колоний), о котором  до сих пор ничего не было известно
- если не считать того, что рассказывалось в легендах, - оказывается, утопал
в роскоши и сладострастии  и, вероятно, на вершине  своего развития дошел до
того сибаритствующего  декаданса, который таил уже  в себе  зародыш упадка и
регресса культуры.  Только высочайший экономический расцвет  мог привести  к
подобному вырождению. Как и ныне, Крит был в те времена страной производства
вина и оливкового  масла.  Он был центром  торговли,  точнее говоря, морской
торговли.  И  то,  что на  первых  порах  во  время,  когда Эванс еще только
приступил к своим раскопкам, поразило весь мир - богатейший дворец древности
не имел ни вала, ни  укреплений, - в скором  времени нашло  свое объяснение:
торговые склады, коммерческая деятельность нуждалась в  более мощной защите,
чем  крепостные стены - сооружение  чисто  оборонительное. Такой защитой был
могущественный, господствовавший на всем море флот.
     Жемчужиной моря, драгоценной  геммой, вплавленной в синь небес,  должна
была казаться эта столица приближающимся к острову  морякам; ее иссиня-белые
стены,  ее  колонны  из  известняка,  казалось,  излучали  блеск  роскоши  и
богатства.
     Эванс нашел кладовые.  Там  стояли богато орнаментированные  гигантские
сосуды - пифосы,  некогда полные  масла; их изящный орнамент  напоминал тот,
который был  обнаружен  на сосудах в Тиринфе.  Эванс  не поленился вычислить
общую емкость  всех находившихся  в кладовой  пифосов. Она  составила 75 000
литров. Таким был дворцовый запас...
     Кто же пользовался всем этим богатством?
     Прошло немного времени, и Эванс убедился в том, что не все его  находки
можно  отнести  к одной  и  той  же эпохе, что не  все  стены  дворца  имеют
одинаковый возраст и не вся керамика, не весь фаянс, не все рисунки возникли
в одно и то же время. Вскоре, пристальнее вглядевшись в даль тысячелетий, он
разобрался в  эпохах  этой  цивилизации  и  разграничил ее (деление  это  не
потеряло  своего   значения  и  поныне)   на  периоды:  раннеминойский  (3-2
тысячелетия  до н. э.), среднеминойский (примерно до 1600 года  до н. э.)  и
позднеминойский -  самый короткий, заканчивающийся примерно 1250 годом до н.
э.
     Он  нашел  следы  деятельности человека, относящиеся к  одному из самых
ранних периодов, к  неолиту, то  есть  к тому времени, когда металл  был еще
неизвестен, а все орудия, вся  утварь выделывались из камня. Эванс отнес эти
следы к десятому тысячелетию до  н. э. Другие ученые оспаривают его  мнение:
они  считают  эту  дату  сомнительной  и  относят  находки Эванса  к  пятому
тысячелетию. На  чем основаны все эти расчеты, какие данные положил в основу
своей периодизации Эванс?
     Эванс нашел на Крите множество предметов иностранного  происхождения, в
частности   керамические  изделия   из  Египта,   относящиеся  к  совершенно
определенным, твердо датируемым периодам  истории  этой страны,  ко временам
господства той  или иной династии. Период расцвета этой культуры от отнес ко
времени  перехода  от  среднеминойской  к  позднеминойской  эпохе,  то  есть
примерно  к  1600  году  до  н.  э.  -  предположительному времени  жизни  и
царствования Миноса, предводителя  флота, властелина моря.  Это было  время,
когда всеобщее благосостояние  уже начало перерастать  в роскошь,  а красота
была возведена в культ. На фресках  изображали  юношей,  собиравших на лугах
крокусы и наполнявших ими вазы, девушек среди лилий.
     Цивилизация была накануне вырождения; ей на смену шла неуемная роскошь.
В  живописи,  которая  раньше была  подчинена  определенным  формам,  теперь
господствовало буйное сверкание красок, жилище должно было служить не только
обителью  -  оно  должно  было услаждать глаз;  даже  в  одежде видели  лишь
средство для проявления утонченности и индивидуальности вкуса.
     Приходится ли удивляться  тому,  что Эванс  употребляет термин "модерн"
для  характеристики своих находок? В самом деле, в  этом дворце, который  не
уступал   по   своим  размерам  Букингемскому,  были  водоотводные   каналы,
великолепные  банные  помещения,  вентиляция,  сточные   ямы.   Параллель  с
современностью  напрашивалась  и  при  виде  изображений людей,  позволявших
судить  о их  манерах, их  одежде,  их модах. Еще  в начале среднеминойского
периода  женщины  носили  высокие  остроконечные  головные  уборы  и длинные
пестрые платья с поясом, с глубоким декольте и высоким корсажем.
     Теперь  эта старинная  одежда  приобрела утонченный и  изысканный  вид.
Обычное  платье  превратилось  в  своего  рода  корсет  с  рукавами,   тесно
облегавший фигуру, подчеркивавший формы и обнажавший грудь - теперь, однако,
уже из чувственного кокетства. Платья  были длинные,  с оборками,  богатой и
пестрой  расцветки,  некоторые  узоры  изображали  крокусы,  вырастающие  из
волнистой  линии -  условного изображения  горного  пейзажа;  поверх  платья
надевался  пестрый  передник.  На голове  дамы носили высокий чепец.  И если
сейчас  у женщин в подражание  мужчинам модны  короткие волосы,  то критские
женщины были  с  нынешней точки зрения сверхмодницами, ибо они причесывались
точно так же, как мужчины!
     Такими  они  и предстают  перед нами на  рисунках:  вот  они  оживленно
беседуют,  сидя в непринужденных позах  на  садовой скамейке, в их взорах  и
выражениях лиц - истинно французский шарм. Кажется невероятным, что эти дамы
жили несколько тысячелетий назад!  Вспоминаешь  об этом  лишь  тогда,  когда
бросишь  взгляд  на  мужчин:  всю  их  одежду  составляет  облегающий  бедра
передник.
     Среди всех  этих замечательных рисунков, найденных Эвансом ("Даже  наши
рабочие чувствовали их волшебное  очарование", - писал  он), вновь  мелькает
один, уже знакомый нам: изображение плясуна на быке.
     Плясун?  Артист? Таково  было мнение  Шлимана, когда  он обнаружил этот
рисунок в Тиринфе,  в этом городе-форпосте, в котором  не было  ничего,  что
могло  заставить его  вспомнить  о  старых легендах, о быках  и  жертвах,  о
дымящейся крови в храмах.
     Иное  дело Эванс.  Разве  не  стоял он  на земле, на которой царствовал
Минос, повелитель Минотавра - чудовища  с туловищем человека и головой быка?
Что говорит об этом легенда?