Ровно через  неделю после того, как Ботта отправил своих людей,  прибыл
взволнованный  гонец. Он рассказал, что,  едва приступив  к  раскопкам,  они
обнаружили  стены, а  стоило им чуть-чуть  соскрести налипшую  на  эти стены
грязь, как  они увидели  какие-то  надписи,  рисунки,  рельефы,  изображения
диковинных зверей. Ботта вскочил на коня. Двумя часами позже он уже сидел  в
раскопе и срисовывал причудливые,  совершенно необычные изображения крылатых
зверей, фигуры бородатых людей; ничего подобного  ему не приходилось  видеть
даже в  Египте,  да  и  вообще европейцам еще не случалось  видеть  подобные
изображения. Через три дня он перебросил сюда из Куюнджика всех своих людей.
Были пущены  в ход мотыги и лопаты. Все  новые и  новые стены высвобождались
из-под земли  и мусора. Наконец наступил момент,  когда  Ботта  мог  уже  не
сомневаться в том,  что он открыл  если  не всю Ниневию, то по  крайней мере
один из  блестящих дворцов древних ассирийских  царей.  Наступило мгновение,
когда он уже не мог больше  молчать и послал телеграмму во Францию, в Париж.
"Я полагаю, - с гордостью написал он, и газеты напечатали эти слова крупными
буквами,  -  что я открыл  первые  изваяния и  сооружения, которые с  полным
основанием следует отнести ко времени расцвета Ниневии".
     Этот  первый  ассирийский  дворец   явился  не  только   сенсацией  для
европейского мира, но  и  важным  научным открытием.  До сих  пор  колыбелью
человечества считали Египет, ибо нигде в другом месте история цивилизации не
прослеживалась так далеко в глубь веков, как в стране мумий.  О Двуречье  до
этого сообщала лишь Библия - для  науки XIX века "сборник легенд". К  скупым
свидетельствам  древних   авторов   относились   с  большим  почтением.  Они
представлялись более  достоверными, но  нередко противоречили  друг другу, и
сообщаемые в них даты трудно было согласовать с датами Библии.
     Открытие же Ботта свидетельствовало о том, что в Двуречье действительно
некогда  существовала по  меньшей  мере такая  же  древняя, а если  признать
теперь сведения  Библии достоверными, то даже еще более древняя, чем Египет,
блистательная  и  величественная  цивилизация,  которая в  конце концов была
уничтожена огнем и мечом.
     Франция  ликовала.  Чтобы   облегчить  Ботта  дальнейшую  работу,  были
предприняты  все меры. Его  раскопки  продолжались три  года -  с 1843-го по
1846-й -  и он трудился, не обращая  внимания ни  на климат, ни на погоду, в
любое время года, преодолевая препятствия, которые чинили ему местные жители
и наместный паша - турецкий губернатор, деспот, которому подчинялась страна.
Этот  жадный  чиновник  видел в  неутомимых  раскопках  Ботта только  поиски
золота. Он  уводил у Ботта  рабочих, угрожал  им пытками и тюрьмой,  надеясь
таким способом  выведать  тайну;  он установил  цепь  часовых  вокруг  холма
Хорсабад, строчил доносы в Константинополь. Но Ботта был на редкость стойким
и  цепким  человеком,  не  зря он  был  дипломатом; на  интригу  он  отвечал
интригой.  Тогда  паша  официально  предоставил  ему  свободу  действий,  но
неофициально строжайшим образом  запретил всем местным  жителям под  угрозой
ужасных наказаний  помогать "франку", который  своими  раскопками преследует
одну цель: подкопаться под свободы всех месопотамских народов.
     Ботта невозмутимо продолжал свою работу.
     Раскопанный    им    дворец    располагался   гигантскими    террасами.
Многочисленные  исследователи, прибывшие  сюда  после  первых  же  сообщений
Ботта, пришли  к  выводу,  что это  дворец царя Саргона, тот самый,  который
упоминается в пророчествах Исайи, - летний дворец на окраине Ниневии, своего
рода Версаль, гигантский Сан-Суси,  сооруженный в 709 году до  н. э.,  после
завоевания Вавилона.  Стена за  стеной поднимались из земли целые  дворцы  с
великолепно разукрашенными порталами,  с роскошными  помещениями,  ходами  и
залами, гаремом из трех отделений и остатками ступенчатой башни-террасы.
     Изобилие рельефов и скульптур  было поразительным. Ассирийцев  внезапно
как  бы  вырвали  из  небытия. Здесь  были их рисунки,  утварь,  оружие, они
предстали  здесь  в  своей  обыденной  жизни,  на  войне,  на охоте.  Однако
оказалось, что извлеченные на поверхность скульптуры, многие их которых были
сделаны  из хрупкого "восточного алебастра", не выдерживали горячего дыхания
пустыни.  Эжен  Наполеон Фланден,  художник  по призванию, который  приобрел
известность своими путешествиями по Ирану,  автор  многих зарисовок античных
изваяний и сооружений, по поручению правительства спешно  выехал из Парижа к
месту раскопок. Он стал для  Ботта тем, кем  был Виван Денон для  Египетской
экспедиции Наполеона. Но если Денон рисовал то, что и после него мог увидеть
любой путешественник, Фланден должен был запечатлеть на бумаге то, что гибло
у него на глазах.
     Ботта удалось погрузить целый ряд  находок на плоты. Но Тигр - здесь, в
верхнем своем течении  еще совершенно дикий, неукротимый  горный поток -  не
захотел смириться  с непривычным грузом. Плоты начали  крутиться, вертеться,
потом, потеряв равновесие, опрокинулись. Так боги и цари Ассирии, только что
вырванные из тьмы веков, вновь погрузились в небытие - на этот раз  в бурных
водах Тигра.
     Но  Ботта  не  пал духом. Вниз по реке отправили  новый транспорт. Были
приняты все  меры  предосторожности. На  этот раз все обошлось благополучно.
Драгоценные  находки были  погружены  на  корабль, и  в один прекрасный день
первые  ассирийские древности  оказались  на  европейской земле. Двумя-тремя
месяцами позднее они уже стояли в Луврском музее в Париже. Ботта приступил к
изучению  и классификации  этих сокровищ. Издание  его трудов  взяла на себя
комиссия  из девяти ученых; в ее состав  входили наряду  с  другими  Бюрнуф,
который вскоре стал одним из самых  выдающихся археологов Франции  (четверть
века  спустя Шлиман часто  цитирует  его в  своих  трудах,  называя его "мой
ученый  друг"),  и  некий  англичанин  по  фамилии  Лэйярд,  слава  которого
впоследствии   затмила   славу  Ботта   -   он   был   его  непосредственным
продолжателем,  и  ему   суждено  было   стать  одним   из  самых  удачливых
исследователей, которые когда-либо рылись в пыли тысячелетий.
     Впрочем, Ботта, пионер археологических  раскопок на ассирийской  земле,
тоже не  был забыт, и это  справедливо: в  истории Двуречья  он сыграл ту же
роль,   что  Бельцони   в  Египте,  -  он   был   безудержным   "копателем",
кладоискателем. (И опять-таки француз, консул Виктор Плас, сделал  в Ниневии
то, что "великий собиратель" Мариэтт сделал в Каире.) Не была забыта и книга
Ботта,  она принадлежит к числу классических трудов по археологии. Полное ее
название  - "Памятники  Ниневии, открытые  и  описанные  Ботта, измеренные и
зарисованные  Фланденом"  ("Monuments  de Ninive  decouverts et decrits  par
Botta, mesureset dessines par Flandin").  Она вышла в свет в 1849-1850 годах
пятью  томами;  в  первом  и во  втором помещены  таблицы  по архитектуре  и
скульптуре,  в третьем  и четвертом  -  собранные  Ботта надписи, в пятом  -
описание находок.


     Глава 20
     ДЕШИФРОВКА КЛИНОПИСИ