первое путешествие по Востоку. Очень скоро выяснилось, что он обладает одним
существенным преимуществом перед  своими коллегами по науке: он  оказался не
только крупным археологом, но и блестящим писателем, оставившим великолепные
описания  своей деятельности  и своих  находок.  Предоставим  же  ему  слово
(цитата несколько сокращена):
     "Осенью  1839 года и зимой 1840 года  я путешествовал  по Малой  Азии и
Сирии.  Меня  сопровождал спутник,  по меньшей мере столь же любознательный,
как и я  сам. Оба  мы  не обращали  внимания на опасности. Мы путешествовали
вдвоем; наше  оружие было нам единственной  защитой, притороченные  к  седлу
ранцы - нашим гардеробом, и в тех случаях, когда нас от этого  не освобождал
радушный  прием в  какой-нибудь  деревушке или бедуинской  палатке, мы  сами
пасли  своих  коней и  ухаживали  за  ними. Таким  образом,  мы  уподобились
местному населению.
     Я  с  удовольствием вспоминаю те  счастливые  дни, когда мы покидали на
рассвете скромную хижину или уютную палатку, чтобы  к  вечеру,  путешествуя,
как  нам  вздумается,  очутиться  возле  каких-либо  потемневших от старости
развалин,  рядом  с  которыми разбил свою  палатку  кочевник-араб, или  же в
какой-нибудь заброшенной деревушке, сохранившей лишь свое громкое имя...
     Я почувствовал непреодолимое желание  осмотреть местность по ту сторону
Евфрата,  которую  история  и  традиция  называют местом  рождения  мудрости
Запада. Большинство путешественников испытало это желание: перешагнуть через
реку  и  исследовать  местность,  отделенную  на  картах  от  границ   Сирии
колоссальным белым пятном, протянувшимся от Алеппо до берегов Тигра. История
Ассирии,  Вавилонии  и  Халдеи еще весьма  темна; с этими  странами  связаны
истории великих  наций;  там бродят угрюмые тени  прошлого больших  городов:
огромные каменные  руины,  лежащие  среди  пустыни,  как  бы насмехаются над
описаниями путешественников.  Следуя заветам  пророков,  по этой  стране, по
этой  равнине, которую евреи и  язычники  считают колыбелью  своего  народа,
кочуют остатки больших племен.
     18 марта  мы вместе  с моим  спутником покинули Алеппо.  Мы по-прежнему
путешествовали без гида  и слуги.  10  апреля мы  прибыли  в Мосул. Во время
нашего пребывания  в этом городе  мы  осмотрели  большие каменные  руины  на
восточном берегу  реки, которые все  считали остатками Ниневии. Мы  съездили
также в пустыню и  осмотрели  холм Калах-Шергат,  колоссальное нагромождение
камней на берегу Тигра примерно  в 50 милях от места его слияния с Забом. По
дороге в Калах-Шергат мы  заночевали в небольшой деревушке Хамму-Али, вокруг
которой  еще  сейчас  можно  обнаружить  следы  древнего  города.  С вершины
искусственного холма мы осмотрели широкую  долину,  отделенную от нас только
рекой; на востоке эта равнина окаймлялась  многочисленными довольно большими
холмами, среди  которых  выделялся  один самый большой пирамидальной  формы.
Лишь  с  трудом  можно  было различить узкую  ленту  Заба. Его  расположение
помогает узнать  в  этом холме пирамиду, описанную  Ксенофонтом, именно  ту,
возле которой разбили свой лагерь десять тысяч греческих воинов: это были те
самые руины, которые видел уже двадцать столетий назад греческий полководец,
-  и уже тогда они были руинами древнего  города. И хотя Ксенофонт,  спутав,
заменил  местное название города более милым греческому уху  именем Ларисса,
традиция сохранила сведения о возникновении города и, связывая его с первыми
поселениями человека,  приписывала его  основание  Нимруду,  имя которого  и
поныне носят развалины".
     Лэйярду   не  удалось  тотчас   же  приступить  к   исследованию   этих
таинственных  холмов,  скрывающих  столь великое  прошлое,  но они буквально
заворожили  его - он бродил вокруг них, как алчущий золота  вокруг запертого
сейфа. В своих путевых записках он вновь и вновь возвращается к этим холмам,
находя все  новые  и новые  слова  для  их описания: "Огромная  бесформенная
масса, поросшая травой, - и нище ни единого следа какого-либо вмешательства,
разве только там, где зимние дожди размыли кое-где на склонах землю, обнажив
то, что  скрывается под ее  покровом". А всего лишь страницей далее: "Трудно
сказать, какую  форму имеют эти диковинные кучи земли, расстилающиеся сейчас
перед  путешественниками". Он сравнивал ландшафт  и руины,  которые  видел в
Сирии, с  тем, что увидел  здесь:  "...вместо богато вылепленных, наполовину
закрытых  растениями  карнизов или  капителей - бесформенные,  мрачные  кучи
земли, возвышающиеся наподобие холмов на выжженной солнцем равнине".
     В  конце  концов, несмотря на недостаток времени, он все-таки  уступает
любопытству.  "Среди арабов  распространена  легенда,  согласно  которой под
руинами еще  можно увидеть таинственные фигуры из черного камня. Однако  все
наши попытки найти  хотя  бы  одну такую фигуру (мы чуть  ли  не  целый день
ворошили кучи земли и камней, занимающих изрядное пространство вдоль правого
берега Тигра) оказались тщетными". Далее следует окончательный вывод:
     "Эти  гигантские  холмы  в  Ассирии  произвели  на  меня более  сильное
впечатление, вызвали больше  глубоких  и серьезных  размышлений,  чем  храмы
Баальбека и театры Ионии".
     Особенно  заинтересовал  его  один  холм,   причем  не  только   своими
размерами, не  только величиной той площади, на которой он  раскинулся, но и
названием того поселения,  развалины которого громоздились у подножия холма.
Название  это, как он сам писал,  казалось, указывало на  его прямую связь с
"колыбелью человечества" и с Нимрудом, о котором рассказывает Библия.
     Хуш, так говорится в  10-й  главе  Первой  книги Моисея, сын Хама, внук
Ноя,  который вместе со своими тремя сыновьям, их  женами и всеми чистыми  и
нечистыми животными  принялся после великого потопа  вновь наполнять землю и
умножаться на ней, родил Нимрода:
     "Сей начал быть силен на земле.
     Он был сильный зверолов пред Господом; потому и говорится:
     сильный зверолов, как Нимрод, пред Господом.
     Царство его  вначале  составляли: Вавилон, Эрех, Аккад и Халне  в земле
Сеннаар.
     Из  сей земли вышел Ассур и построил Ниневию и Реховофир, Калах и Ресен
между Ниневиею и между Калахом; это город великий".
     Однако  Лэйярд  был   вынужден  вернуться:  средства  его  иссякли.  Он
отправился  в Константинополь.  Там  он  познакомился  с  английским  послом
Стрэтфордом  Каннингом. Целыми  днями Лэйярд только и говорил о таинственных
холмах вокруг Мосула.  Тем временем весь  мир услышал о  находках Поля Эмиля
Ботта  у Хорсабада. Красочные рассказы Лэйярда, его  энтузиазм оказали  свое
воздействие, и в  один  прекрасный день  (прошло  пять  лет  со  времени его
первого путешествия;  Ботта в это время находился на вершине своих успехов в
Хорсабаде)   Каннинг   подарил   двадцативосьмилетнему   Лэйярду  шестьдесят
английских  фунтов.  Шестьдесят фунтов! Не так много  для осуществления  тех
целей, которые поставил перед собой Лэйярд, - ведь он мечтал достичь больших
результатов,  чем  Ботта,  которому  помогало  французское  правительство  и
который занимал административную должность в Мосуле.
     8 ноября 1845  года Лэйярд отправился на  плоту  вниз  по Тигру,  чтобы