что  сделал   этот  Кутузов?  Он  рисковал   армией  под  Москвой  и  несет
ответственность за московский пожар. Если Неаполитанский король не натворит
глупостей, если он будет следить за генералами, если он останется на первое
время  в авангарде,  чтобы  ободрить нашу  молодежь, которая  будет немного
мерзнуть, то все реорганизуется  очень скоро, русские остановятся, а казаки
будут держаться  подальше, как  только они увидят, что  им показывают зубы.
Если поляки окажут мне поддержку, а Россия не заключит мира нынешней зимой,
то вы увидите, что  с нею будет к июлю. Все способствовало моим неудачам. В
Варшаве  мне  служили  плохо.  Аббат  де  Прадт  был там  обуян  страхом  и
разыгрывал из себя помесь важной персоны с неотесанным холопом, вместо того
чтобы  держаться  вельможей.  Он  думал  лишь  о  собственных  интересах  и
занимался салонной и газетной  болтовней, для дела же - ровно ничего. Он не
сумел  воодушевить  поляков;  рекрутские наборы  не  были  проведены; я  не
получил  ничего, на  что вправе  был рассчитывать. Герцог  Бассано прозевал
Польшу,  как  он  прозевал  Турцию  и  Швецию.  Я  сделал  большую  ошибку,
рассердившись на  Талейрана. Будуарные интриги  герцогини Бассано возбудили
во мне  гнев против  него, и мое дело  не удалось. Он дал  бы совсем другое
направление полякам. Польские бойцы обессмертили себя в наших рядах, но они
ничего не сделали для своей родины. Все хвалили мне этого аббата де Прадта.
Он не глуп, но он путаник.

В  одном  из  разговоров  со мною  император  сказал  по поводу  императора
Александра:

- У этого государя есть ум и добрые намерения. Но он не является хозяином у
себя.  Его постоянно  стесняют тысячи  мелких семейных и  даже персональных
соображений. Хотя он очень  внимательно относится к армии, много занимается
ею и, быть может, больше, чем я, вникает в мелкие подробности, - его все же
обманывают.  Расстояния, привычки,  оппозиция дворянства  против рекрутских
наборов,  хищения  плохо оплачиваемых  начальников, которые  прикарманивают
солдатское жалованье  и пайки, вместо того чтобы  кормить ими солдат, - все
препятствует  укомплектованию  русской  армии.   В  течение  трех  лет  шла
безостановочная работа над ее  укомплектованием, а в результате всего этого
под ружьем оказалось наполовину меньше людей, чем думали до боев[251]. Надо
отдать справедливость казакам: именно  им обязаны русские своими успехами в
этой  кампании.  Это  -   бесспорно  лучшие  легкие  войска,  какие  только
существуют. Если бы у  русских солдат были другие начальники, то можно было
бы повести эту армию далеко.

Император не  раз говорил  также о тех  жертвах, на которые  придется пойти
ради  заключения   мира,  в   частности  о  том,   чего  Россия  потребует,
по-видимому, для герцога Ольденбургского [252].

-  Россия  захочет,  -  сказал  император,  - восстановить  герцога  в  его
владениях. Александр принимает это  дело близко к сердцу из-за вдовствующей
императрицы.

Император   спросил  мое   мнение   по  поводу   этого  дела.   Я  высказал
предположение, что Россия, по всей вероятности, постарается воспользоваться
случаем, чтобы  добиться эвакуации Данцига и  всех наших позиций на севере,
которые послужили исходным пунктом для теперешнего похода; если мы, как и я
думаю,  будем  вынуждены  покинуть  Неман,  то  эти  требования,  наверное,
распространятся и на крепости на Одере. Император воскликнул в ответ, что в
таком  случае он потерял  бы все  преимущества, которых уже  добился против
Англии,  а  между  тем  основная задача  заключается  именно  в том,  чтобы
принудить  эту державу  к  миру, без  которого никакое  прочное спокойствие
невозможно. Я  заметил, что, быть может,  удастся сохранить нашу таможенную
систему  в  приморских  городах   и  на  побережьях,  не  превращая  их  во
французские цитадели.

-  А какую  позицию, -  сказал император,  - займет  Россия по  отношению к
Англии?

- Ваше  величество даст более точный ответ на  этот вопрос, чем я. Конечно,
вашему  величеству не  удастся уговорить  Россию возвратиться  к положению,
существовавшему раньше. Я сомневаюсь  даже, чтобы император Александр был в
состоянии сделать это.

- Но  ведь мир  невозможен, - с  живостью возразил император, -  если он не
является всеобщим. Не надо строить себе иллюзий.

Далее разговор коснулся положения  Франции и беспокойства в Европе, которое
я объяснял нашими нашествиями. Я указывал императору, что более умеренная и
пространственно более ограниченная система  господства привяжет к нам наших
союзников и даже те  государства. которые окажутся вне рамок нашей системы.
Я говорил  ему, что, начиная  от готского герцога и  вплоть до австрийского
императора, все правители напуганы нашим политическим курсом, в котором они
усматривают  подчеркнутую тенденцию  ко  всемирной монархии,  а на  войну с
Англией,  смотрят  только  как  на  предлог,  прикрывающий  эту  тенденцию.

Император  слушал меня  внимательно,  острил по  поводу моей  умеренности и
вновь повторил мне то, что уже не раз говорил насчет своих взглядов и своих
стремлений. Он старался доказать мне, что он далек от той цели, которую ему
приписывают. Он  преследует только Англию, а  так как ее торговля принимает
самые разнообразные формы, то он вынужден преследовать ее повсюду; идти все
дальше и  дальше его всегда заставляло  английское интриганство, то, что он
называл  "карфагенской  верностью".  Он  говорил, что  принужден  неизменно
держать большую армию, пока длится эта борьба с Англией, так как английский
кабинет все  время работает над тем, чтобы  поднять против него всю Европу.

Я  заговорил  о  том   впечатлении,  которое  производят  даже  во  Франции
постоянные  присоединения различных  провинций  и переменчивость  в дружбе,
охлаждающая чувства  народов. Я сказал императору, что  в этом не только не
усматривают  каких-либо   преимуществ,  но   все  это  вызывает   досаду  и
беспокойство за  будущее. Я  привел еще следующие  соображения: необычайный
рост  нашего могущества  разрушает  идеи политической  устойчивости и  даже
подрывает  доверие, на  котором  зиждется прочность  всякого порядка;  даже
отъявленные льстецы, допуская, что  созданные им порядки будут существовать
благодаря его гению до  тех пор, пока он жив, понимают все же, что большего
они не  могут сказать; ему не  осмеливаются говорить это, но  так думают, и