выработанный Талейраном и Искиердо. Договор отдавал Испании, королю Этрурии
и князю Мира половину  Португалии, а другую половину сохранял как залог для
обмена при  заключении мира  с Англией; этот  мир всегда был  моей основной
целью. Испанские войска должны  были действовать вместе с нами в Португалии
и  охранять побережье,  тогда  как маркиз  Ла Романа  и О'Фарриль  во главе
других испанских  корпусов должны  были действовать на севере  и в Тоскане,
чтобы  определенно подчеркнуть  в  глазах Европы  полнейшее согласие  между
нами.  Австрия была  настроена благоприятно [271].  Англия не  могла больше
строить  себе иллюзий. Наконец-то  она должна  была увидеть, как  ее товары
повсюду отвергаются  и вся Европа относится к ней, как  к врагу. На сей раз
все способствовало успеху моих  проектов, и казалось, что моя основная цель
достигнута.  Переговоры   так  хорошо   держались  в  секрете,   а  военные
приготовления  -  даже  в   Мадриде  -  осуществлялись  под  таким  хорошим
руководством, что никто ничего не знал. Тщеславный князь Мира, заботившийся
только  о  получении короны  на  территории Португалии,  заставил Карла  IV
подписать все.

-  По  существу,  -  продолжал император,  -  Испания  выигрывала от  этого
соглашения.  Старик-король,   восхищенный  идеей   завоевать  Португалию  и
сделаться  императором [272],  решил,  что  этот титул  делает его  великим
человеком, как  будто новый  титул мог очаровать его  подданных больше, чем
старый,  и как  будто  назваться императором  - значит  приобрести  гений и
энергию, необходимые  для того, чтобы возродить  и отстоять свою прекрасную
империю. В  глубине души мы все думали, что  сделали полезное дело, так как
испанская  напыщенность  должна была  почувствовать  удовлетворение, но  мы
обманулись.  Пока в  Фонтенбло  велись переговоры,  Фердинанд, которому  не
терпелось взойти на престол, устраивал заговор против своего отца. Он искал
поддержки и  думал, что найдет ее, если обратится  ко мне с просьбой отдать
ему  в супруги  одну  из родственниц  Жозефины [273].  Чтобы объяснить  эту
просьбу, о  которой не знал его  отец, он заявлял, будто  тот хотел сделать
его  зятем фаворита   [274].  Таинственность этого  шага и  всей обстановки
возмутила меня. Я не ответил ему и дал даже нагоняй моему послу, которого я
на момент  заподозрил в том, что он приложил руку  к этому делу. Далекий от
всякой  мысли о  каких-либо переменах  в Испании,  я сделал  все возможное,
чтобы внушить  здравые идеи лиссабонскому двору.  Талейран, который считал,
что  результатом этих  мер будет  мир с  Англией, направил в  Лиссабон Лиму
(португальского  посланника  в   Париже);  но  лиссабонский  двор  потратил
несколько дней  на всяческие увертки  и не хотел ничего  понять. Надо было,
таким образом,  подписать договор в  Фонтенбло, хотя бы для  того, чтобы до
оккупации  Португалии избежать  всякого повода  к разногласиям  с Испанией.
Тогда мне было очень  важно сохранить хорошие отношения с Испанией. Вся моя
политическая система зависела от этого соглашения. Талейран, который хорошо
знал мои дела и вел переговоры с Искиердо, может вам это подтвердить. Я был
далек  or всяких  предположений о  тех скандальных событиях,  которые затем
запятнали Испанию и заставили  нас взглянуть на дело по-иному. Я отправился
в  Италию, послав  вас в  Петербург, а  тем временем покушение  сына против
отца,  раздоры  между  ними  и дворцовые  интриги  уже  во многом  изменили
положение. В  конце концов честолюбие Фердинанда  довело дело до крайности.
Все  узы  были порваны,  и  все  добрые нравы  были  оскорблены. При  таком
положении надо было принять  определенное решение, так как Испания, которая
в лице короля-отца и  его фаворита была на моей стороне, теперь силою вещей
и в  результате интриги, лишившей Карла IV тропа  в пользу его сына, готова
была  повернуться  против  меня, если  только  я  не сделаюсь  соучастником
Фердинанда. Но  такая роль  противоречила моим принципам  и была недостойна
меня.  Я  не  мог  в то  же  время  обманываться  насчет последствий  этого
переворота,   и   я  не   замедлил,   убедиться,   что  двор,   раздираемый
отвратительными интригами, пожертвует подлинными интересами страны и своими
отношениями с нами, если  я, считаясь только с интересами момента, стану на
сторону  Карла IV.  Мне всегда  было противно проводить  мелочную политику.
Быть  может,   с  моей  стороны  правильной   политикой  было  бы  помогать
Фердинанду,  который  в  этот  момент представлял,  по-видимому,  испанскую
нацию, но  это значило бы предать  короля, так как всем  было известно, что
его сыном и герцогом  Инфантадо[275] руководила жажда властвовать на троне.
Ненависть  к  фавориту  служила  предлогом,  оправдывающим  их  честолюбие.
Интересы Испании  не играли никакой  роли в этом деле,  которое являлось не
более чем дворцовой интригой. Вмешиваться в эту интригу значило бы для меня
сделаться соучастником  подлой измены  сына своему отцу.  Я подобрал корону
Франции, которая  валялась в  луже. Я поднял  ее па вершину  славы, и после
этого  я не  мог  содействовать осквернению  скипетра Испании  и священного
авторитета  короля  и  отца.  Положение  дел  было  такое, что  если  бы  я
высказался в пользу законного авторитета отца против узурпаторских действий
сына, то мое заявление  шло бы наперекор воле испанской нации и навлекло бы
на Францию ненависть испанцев.  Такое решение, противное моим интересам, не
могло к  тому же дать иного  результата, кроме продолжения беспорядков, так
как правительство Карла IV потеряло всякое уважение. Я не мог взять на себя
роль опоры для Годоя против этой гордой нации. Решившись спасти и возродить
ее,  если бы  я оказался  вынужден вмешаться  в ее  дела, я решил  пока что
ограничиться  ожиданием.  Я удовольствовался  ролью  наблюдателя. Хотя,  по
существу,  я  не должен  был  оказывать  политическое покровительство  тому
двору, который угрожал мне,  когда думал, что мне приходится туго, однако я
объяснил Карлу IV его положение. Но интриги принца Астурийского и фаворита,
интересы которых  были так  резко противоположны, являлись  препятствием ко
всякому выходу из положения.  Я не замедлил прийти к убеждению, что и они и
вся  нация   будут  жертвой  создавшегося   положения.  Фердинанд,  который
обращался  ко мне  с просьбой  женить его,  теперь умолял меня  оказать ему
покровительство;  король  просил  меня  оказать защиту  ему;  что  касается
фаворита,  то  он  заранее  подписывался  под  всем, лишь  бы  спасти  свой
авторитет и сохранить свое влияние. Бесчестный министр и негодный гражданин
- он думал только о себе. Я не хотел пачкаться, вмешиваясь в эти интриги, и
продолжал сохранять большую  сдержанность, не желая ратифицировать договор,
заключенный Дюроком в Фонтенбло,  пока положение не выяснится. Тем временем
армия  Жюно  оккупировала  Португалию, а  лиссабонский  двор  покинул ее  и
отправился  в  Бразилию; это  принуждало  меня пойти  на новые  комбинации.
События, разыгравшиеся при испанском дворе, более чем когда-либо делали для
меня противным  вмешательство в эти скандальные  распри. Я думал, что лучше
всего  предоставить им  самим  перебирать свое  грязное белье  и  отдать им
Португалию, удалив их таким  образом за Эбро; это гарантировало бы мне, что
правительство поддержит  меры, принятые  против Англии, и отдало  бы в наши
руки баскские провинции. По существу, Испания выигрывала от такой перемены,
которая  вполне  соответствовала  ее  интересам. Хороший  оборонительный  и