государство; эта  цель, как  я уже имел честь  однажды говорить императору,
может  оправдать войну  с  Россией; но  вот уже  несколько  лет, как  в его
словах,  касающихся Польши,  и в  мерах, которые  принимаются якобы  для ее
восстановления, я, как и  многие другие лица (в том числе и поляки, которые
не  осмеливаются объясняться  с ним  столь же  откровенно, как я),  не вижу
ничего, кроме  стремления добиться  таким путем совсем  другой цели, причем
Польша является только политической и военной вехой на пути к ней. Вместе с
тем я  заметил шутя,  что его рассказ  о дрезденских беседах  с императором
Францем,  о  его отказе  возвратить  Францу  Иллирию и,  наконец, обо  всех
переговорах  между герцогом  Бассано и  Меттернихом доказывает мне,  что он
хочет остаться  хозяином положения и сохранить  в своих руках возможность в
зависимости  от обстоятельств  дать  или не  дать что-нибудь  Австрии  и во
всяком случае хочет иметь  возможность воспользоваться поляками и подать им
надежду, чтобы воодушевить их, не принимая в то же время на себя достаточно
определенных обязательств, которые могли  бы послужить препятствием для его
дальнейших   проектов  или   помешать   ему  действовать   применительно  к
обстоятельствам. Я добавил, что, как только Польша будет восстановлена, она
не  очень  будет стараться  доставлять  нам  солдат для  похода в  Испанию.
Наконец, всякому совершенно ясно,  что он компенсировал бы Австрию за отказ
от ее претензий в польском вопросе и провозгласил бы восстановление Польши,
если  бы  он  действительно  руководствовался  теми  великими  европейскими
интересами,  которые   требуют  создания  буферного  государства    [255] .

Император улыбнулся и сказал:

- Вы занимаетесь такими  же политическими вычислениями, как и англичане. Но
каким  образом, -  с  живостью добавил  он, -  можно  было заключить  мир с
Россией, если она не  захочет уступить Литву? Я не мог бы воевать всю жизнь
для достижения этого результата. Конечно, я желал бы восстановления Польши,
но  не с таким  королем во главе  ее, который  трепетал бы перед  Россией и
через два  года отдался бы  под ее покровительство. С  выборным королем это
государство не может существовать.  Оно не гармонирует с остальной Европой.
А при наследственном короле  соперничество знатных фамилий снова привело бы
к расчленению  Польши. Думаете  ли вы, например, что  литовцев устраивал бы
Понятовский?  Возможности петербургского  двора и  покровительство государя
великой  империи всегда  были бы  более привлекательны, чем  маленький двор
г-жи  Тышкевич[256] в  Варшаве. Надо  присоединить к Польше  новые области,
сделать  из  нее  большое  государство.  Нужно  дать ей  Данциг  и  морское
побережье, для того чтобы страна могла вывозить свои продукты. Польше нужен
государь-иностранец:  поляк возбуждал  бы  слишком много  зависти. Наметить
заранее этого  государя-иностранца значило бы ослабить  рвение поляков, так
как они  сами не слишком хорошо  знают, чего хотят. Чарторыйские, Потоцкие,
Понятовские и  многие другие не знают  меры своим претензиям. Мюрат подошел
бы им,  но у  него так мало  в голове! Жером,  о котором  я думал, обладает
только тщеславием; он всегда делал только глупости. Он покинул армию, чтобы
не  оказаться под  начальством Даву,  как будто  он не обязан  своим троном
битве под Ауэрштедтом! Он  плохо держал себя в герцогстве Варшавском, когда
проезжал  через него.  Моя семья  никогда мне  не помогала. У  моих братьев
столько  претензий,  как если  бы  они  могли говорить  о  себе: "наш  отец
король"...

Внезапно прервав свою речь, император спросил меня:

- Кого бы вы назначили королем?

Я  ответил, что  так как  я до  сих пор  не делал  королей, то не  могу так
внезапно высказаться по этому вопросу.

Император расхохотался и сказал,  что выбор в данном случае очень труден. Я
ответил, что  согласен с его мнением, тем  паче что водворение его династии
на  этом  троне было  бы  лишним  поводом для  беспокойства  в Европе;  мне
кажется, что теперь весьма трудно сохранять хоть какие-либо надежды на этот
счет; при  всяком положении вещей  государь из его семьи  на польском тропе
был  бы всегда  лишним  препятствием для  заключения мира  с  Англией, хотя
создание этого  буферного государства  политически должно быть  выгодно ей.

-  С этой  точки зрения  вы правы,  - сказал император.  Разговор незаметно
перешел  на события  прошедшего  времени, коснулся  Пруссии и  Тильзитского
мира.  Я сказал  императору, что, на  мой взгляд,  в Тильзите надо  было не
подвергать Пруссию  разгрому, а наоборот, воссоздать  ее хотя бы под именем
королевства  Польши,  если  он считал  полезным  возродить  эту державу;  в
Тильзите он  разрушил Пруссию  - буферное государство,  которое так полезно
было бы  сохранить в центре Европы;  на его месте я  великодушно простил бы
Пруссию и  восстановил бы ее в масштабе  большого государства, и притом без
содействия  России,  для того,  чтобы  вовлечь  ее в  свою  систему, и  это
неминуемо  случилось бы,  если  только придать  Пруссии характер  польского
государства.

-  Политика  Пруссии, -  ответил  император,  - шла  всегда такими  кривыми
путями,  Пруссия  была  всегда  так недобросовестна  со  всеми  и при  этом
действовала так  неуклюже, что ни одно  правительство не было по-настоящему
заинтересовано  в  ней.  Один  момент  я  колебался. не  объявить  ли,  что
Бранденбургская династия  перестала царствовать, но я  так плохо обошелся с
Пруссией, что  па-до было  ее утешить; к  тому же Александр  проявлял такой
интерес  к судьбе  этой династии,  что я  уступил его уговорам.  Я допустил
большую  ошибку, ибо  то, что  я оставил  под властью прусского  короля, не
заставило его забыть о том, что он потерял.

Я  ответил императору,  что если  он опасался  этой династии,  то, конечно,
предпочтительнее  было переменить  ее; если  уж он непременно  хотел убрать
Бранденбургскую династию,  то это было бы  политически более правильно, чем
лишать  Европу государства,  мощь  которого необходима  для нее.  Император
возразил, что было бы  трудно внушить императору Александру эти идеи насчет
прусского короля, пожалуй, еще  труднее, чем насчет самой страны; тогда его
главной  целью было  закрыть континент  для Англии,  и он пошел  на уступки
именно ради этой цели.

Потом император стал жаловаться  на своих братьев. Я ответил ему, что когда
человек   делается  королем,   то  ему   трудно  не  стремиться   к  полной
независимости, и, - хотя бы для того, чтобы приобрести популярность в своей