главе нашего народа.
     -  Но  уж  это  чистейшая  выдумка.  Откуда  ты  знаешь,  какие  идеи
вынашивает этот юноша?
     - Посмотри на него. Понаблюдай за ним. Замыслы Ранно  легко  читаются
по его расчетливым глазам, - Ильдико  глубоко  вдохнула  переводя  дух.  -
Когда этот ужасный губернатор, поставленный над нами Гунном... - она вновь
запнулась и ее отец назвал фамилию.
     - Ванний?
     - Да,  Ванний.  Когда  он  захватил  земли  Ильдербурфов  и  убил  их
владельца, старый Ранно заключил с ним договор и эти земли отошли к  нему.
Я знаю, ты никогда об этом не говорил, но об этой сделке известно  всем  и
каждому. Все полагают, что это был нечестный  поступок,  и  старого  Ранно
презирали за то, что он  воспользовался  чужой  бедой.  Молодой  Ранно  не
ударил пальцем о палец, чтобы восстановить справедливость. Он  оставил  за
собой земли Ильдербурфов, - Ильдико встала, в какой уж  раз  сверкнули  ее
глаза. - Ты думаешь, что я выйду замуж  за  человека,  который  не  отдает
чужие земли?
     Поднялся и Мацио.
     - Не забивай подобными мыслями свою очаровательную головку,  Ильдико,
- он все еще воспринимал свою младшую дочь  ребенком,  а  не  полноправным
членом семьи. - Я не знал, что ты настоена столь агрессивно. Признаюсь, ты
меня удивила. И Лаудио испытывает те же чувства?
     Лицо Ильдико затуманилось. Она качнула головой.
     - Нет, отец. К моему сожалению Лаудио его любит.


     Мацио разбудил громкий стук в ворота палисада, окружавшего  поместье.
Он сел и прислушался. В доме стояла тишина, но это не  означало,  что  все
спят. Он не сомневался, что многие слуги услышали стук и в ужасе  забились
под одеяла.
     Глава семьи, который был бы королем  маленького  народа,  населявшего
плато, будь предыдущие  поколения  достаточно  сильными,  чтобы  сохранить
независимость,  боялся  темноты  ничуть  не   меньше   своих   домочадцев.
Убежденный христианин, он верил, как,  собственно,  и  многие  священники,
включая великого епископа Рима, которого звали Папой, что ночь принадлежит
дьяволу. Когда Бастато, домоправитель, закрывал вечером  двери  и  окна  и
запирал их на засов, Мацио, точно так же, как последний слуга  или  конюх,
чувствовал, что оставшиеся снаружи двор, луга, поля переходят  под  власть
сил зла. И когда дребезжали ставни, он говорил себе, что причиной тому  не
ветер, а желание Хвостатого, Рогатого, Огнедышащего проникнуть в дом.
     Но настойчивый стук  продолжался,  и  Мацио  догадался,  что  это  не
дьявол, случайно ткнувшийся к ним, прежде чем унестись с ветром на  поиски
более беспечной жертвы, а человек, застигнутый темнотой вне дома.
     Мацио поднялся с кровати.
     - Надо разобраться, что там такое, - пробормотал он.
     Нащупал в темноте толстый халат, оттороченный мехом медведя,  накинул
его  на  плечи.  Выйдя  из  комнаты,  взял  лук  и   забарабанил   им   по
металлическому  щиту,  висящему  на  стене.  Удары  гулко  разнеслись   по
затихшему дому.
     - Поднимайтесь! - сердито крикнул Мацио. - У  ворот  путник,  который
хочет войти.
     Первым на его зов появился дрожащий от страха Бастато.
     - Я уверен, господин, что  человеческая  рука  не  может  так  громко
стучать. Это дьявол, требующий впустить его.
     - Ворота я открою сам, - Мацио оглядел сбившихся в кучку  слуг.  Лица
их блестели от пота, волосы стояли дыбом. - Но вы все пойдете со мной.
     - Кто там? - спросил Мацио, подойдя к воротам.
     - Это не дьявол, Мацио Роймарк, - в голосе,  донесшимся  снаружи,  не
слышалось нетерпения, вызванного долгим ожиданием.
     - А,  это  ты,  отец  Симон,  -  Мацио  взялся  за  поперечный  брус,
поджимающий ворота. - Что привело тебя к нашей двери в такой поздний  час?
Что-нибудь случилось?
     - Всегда что-то да случается,  сын  мой.  Но  в  данном  случае  меня
привели сюда чисто эгоистические мотивы.
     Ворота распахнулись и полуночный гость быстренько прошмыгнул во двор,
свидетельствуя тем самым, что мечтает, поужинав, провести остаток  ночи  в
более комфортабельных условиях. Факел, который Мацио взял,  проходя  через
обеденный зал, не мог разогнать кромешную  тьму  (небо  заволокли  тяжелые
облака). Лицо гостя пряталось в темноте, из которой свет  выхватывал  лишь
очертания его широкой сутаны. Росточка  он  был  небольшого,  опирался  на
посох, на плече висела бутылка с водой.
     - Я добирался до вас пешком, - пояснил священник. - Подумал, что  так
будет безопаснее.
     Мацио провел его в дом. Слуги уже  рассыпались  по  своим  клетушкам,
дабы не урывать от сна  лишнюю  минуту.  Бастато  споро  закрыл  ворота  и
заложил их брусом. Его торопил страх перед дьяволом, владыкой ночи.
     - Ты здесь из-за Стеклия, - предположил Мацио, когда он и  его  гость
уселись в уголке обеденного зала, где их не могли подслушать.
     Священник кивнул.
     -  Да,  из-за  него.  Он  полагает,  что   сможет   вновь   завоевать
расположение Аттилы, искоренив христианство в здешних краях.
     - До нас доходили такие  слухи.  Он  хоть  представляет  себе,  сколь
христиан живет на плоскогорье? Ты  славно  потрудился,  отец  Симон,  неся
людям слово Христово.
     - Едва ли у него есть полный список. Но полной уверенности у нас нет.
Вот я и пришел, чтобы предупредить вас. Возможно, первый удар обрушится на
тебя и твоих домочадцев, - священник тяжело  вздохнул.  -  Стеклий  просил
передать, что я должен убраться отсюда или пенять мне придется  только  на
себя. Так вот, дорогой мой друг,  я  не  собираюсь  покидать  плоскогорье,
народ которого полюбил всей душей. Я получал такие приказы и раньше, но не
подчинялся им. На этот раз я должен на какое-то время уйти от мира.
     - Я рад, что ты счел возможным  придти  в  мой  дом,  отец  Симон,  -
заверил его Мацио. - Оставайся здесь и мы вместе посмеемся  над  Стеклием,
этим уродливейшим из карликов, тупоголовым гунном.
     - В своем послании достопочтенный Стеклий  намекал  на  то,  что  мне
следовало бы отправиться в родные края и  перестать  будоражить  подданных
великого Аттилы. Но я покинул остров Британия двадцать лет тому назад, так
что все мои друзья и родственники умерли или разбрелись  по  свету.  Пусть
это и покажется странным, но на благословенном острове, откуда я родом, мы
не может спать по ночам, не думая о тех  несправедливостях,  что  вершатся