существую.
     - Голова моя занята другим, - пробормотал Аттила. Чувствовалось,  что
ему не по себе. Все знали, что этот суровый и не прощающий ошибок  человек
терялся, когда жены начинали о  чем-то  просить  его.  А  потому  всячески
старался избегать подобных разговоров.
     Прекрасные серые глаза Церки поймали его взгляд.
     - Я должна поговорить с тобой, - в голосе ее слышалась мольба.  -  Ты
же не забыл наши долгие беседы? Тогда  ты  интересовался  моим  мнением  и
любил рассказывать о себе. Ты даже признавался, сколь ненавистен тебе этот
римский юноша Аэций и  как  стесняет  тебя  его  присутствие.  Иногда  мне
кажется, о великий наш господин, что только со мной ты был так откровенен.
     Аттила нетерпеливо повел плечами.
     - Ты остановила меня лишь для того, чтобы все это сказать?
     - Нет, о великий Танджо. Я хотела поговорить с тобой об Эллаке. Нашем
сыне. Твоем первенце, Аттила. Он тебя боится. Когда  он  со  мной  или  со
своими сверстниками, он весел и полон  жизни.  У  него  такие  же  задатки
повелителя, как и у его отца. Но, когда он сидит рядом с тобой, он молчит.
Боюсь, тебе он кажется забитым, лишенным мужского характера. На самом деле
это не так. Эллак унаследовал от своего отца самое лучшее.
     - Я не нахожу подхода к мальчику, - признал Аттила.
     - Может, потому, что ты решил предпочесть ему других сыновей, -  лицо
жены, которую Аттила все еще полагал любимой, хотя уже не приглашал в свой
дворец, полыхнуло гневом. - Я слышала такие разговоры.
     Тут рассердился и Аттила.
     - Кто это говорил? Кто? Ты слушала двух своих братьев? -  он  тряхнул
головой. - Они вечно  всем  недовольны.  Они  думали,  что  я  назначу  их
губернаторами провинций. Или отдам  под  их  начало  большие  отряды.  Они
только мутят воду!
     - Аттила, мой господин! - вскричала Церка. - Моя семья тут не причем.
Мои братья ничего мне не говорили. Это касается только тебя и меня, -  она
схватила его за руку. - У меня есть к тебе просьба,  о  Аттила.  Возьми  с
собой своего старшего сына, Эллака, когда выступишь на врага.  Он  уже  не
так мал. И быть рядом с тобой - его право.
     Аттила обдумал предложение Церки.
     - Я старею, - вздохнул он. - И  солдатам  пора  увидеть  моего  сына,
скачущего со мной, - он кивнул. - Да, это его право. Он  мой  первенец.  И
единственный по возрасту, кто может пойти со  мной  на  эту  войну,  -  он
мрачно посмотрел на Церку. - Пусть так и будет. Ты довольна?
     Его любимая жена просияла.
     - Это все, о чем я  хотела  попросить  тебя,  о  властелин.  И  вновь
коснулась его руки. -  Если  только...  о  мой  господин,  ты  не  сочтешь
возможным вернуть  мне  свое  расположение.  Я  знаю,  что  прошу  слишком
многого, у тебя столько жен. Но я люблю только тебя.
     - Угу! - буркнул Аттила и  вырвал  руку.  Он  принял  решение,  более
говорить было не о чем.
     Он направился  к  центральному  зданию,  внушительных  размеров  и  с
претензиями на красоту: его построил  китайский  архитектор.  Демонстрируя
свое презрение к культуре, главный гунн неоднократно  заявлял,  что  ни  в
Константинополе, ни в Риме  он  не  увидит  строения,  сравнимого  с  этим
дворцом. Крышу покрывала черепица, стены и пол  -  мрамор,  отчего  внутри
всегда царила прохлада.
     Генизарий сидел за столом, нервно перебирая листы  пергамента.  Роста
он был небольшого, а его мертвенно-бледная кожа  резко  контрастировала  с
курчавыми черными волосами и  бородой.  Компанию  ему  составляла  полная,
привлекательная женщина со светло-серыми глазами и сединой в  волосах.  То
была  Айя,  когда-то,  давным-давно,  любимая  жена,  а   теперь   дуэнья,
присматривающая  за  молодыми.  В  комнате  находилась  еще   и   девушка.
Тоненькая, как былинка, она сидела в углу, наклонив голову, и  не  подняла
ее при появлении Аттилы.
     Генизарий же и Айя распростерлись на полу, повторяя раз за разом: "О,
великий Танджо, мы твои недостойные слуги".
     Наверное,  впервые  столь  откровенная  покорность  вызвала  у   него
раздражение.
     - Встаньте! - приказал  он.  -  Или  вы  думаете,  что  мне  нравится
созерцать затылки и торчащие  к  верху  задницы  моих  подданных?  Зрелище
малоприятное.
     Женщина поднялась первой.
     - Было время, великий и непобедимый, когда ты не мог  наглядеться  на
меня.
     Аттила улыбнулся. Вот такой разговор с женами ему нравился.
     - Тогда твой зад был не шире двух моих ладоней.  А  теперь  посмотри,
что ты с собой сделала, не зная  меры  в  восточных  сладостях  и  медовых
тортах римлян. Но я все равно рад тебя видеть, Айя.  Рад,  что  ты  стоишь
передо мной и смотришь на меня своими зазывными глазами. Нет,  я  не  хочу
менять заведенного  порядка,  -  торопливо  добавил  он.  -  Ни  слова  из
сказанного мною не должно выйти за пределы этой комнаты. Но  признаюсь,  с
тобой я всегда  расслабляюсь,  Айя.  Ты  же  знаешь,  что  ты  мне  всегда
нравилась?
     - О, да, господин. Хотя ты выказывал это не слишком часто.
     - Ты  удерживала  меня  дольше  других.  Сияющими  глазами  и  острым
язычком. Ты знала, как рассмешить меня. И мы с тобой одного племени,  дочь
храброго солдата. Если б ты только подарила мне сына!
     - Сына я тебе уже не подарю, господин мой, но рассмешить  по-прежнему
могу.
     Последнюю фразу говорить,  пожалуй,  не  следовало.  У  Аттилы  вновь
испортилось настроение.
     - Твое время уже прошло, - тут он обратил внимание на девушку в углу.
- А это еще кто?
     - Девушка, которую прислали тебе из Тифлиса. Два года тому назад.  Ее
отец - богатый армянский купец и христианин. Она тоже христианка.
     Аттила кивнул.
     - Теперь я вспоминаю. Симпатичная девушка, но ветер унесет  ее,  если
мои воины начнут перебрасывать ее с пики на пику. И она не может  говорить
на нашем языке. Я видел ее только раз, - он помолчал и добавил  уже  более
раздраженно. - Да и что можно делать с женой, которая ничего не говорит  и
лишь упрекающе смотрит на тебя большущими глазами.
     Айя шепотом  объяснила  ситуацию,  хотя  предосторожность  явно  была
излишней: девушка не понимала, о чем шла речь.
     - С тех она ни выучила ни слова. Живет сама по  себе,  ни  с  кем  не
разговаривает. Она очень несчастна, потому что  другие  начали  издеваться