передался к Ростиславичам и двинулся к Белгороду, чтобы, соединившись с
Рюриком Ростиславичем, ударить на осаждающих. В то же время союзникам
угрожало прибытие галичан, по призыву Давида, на помощь Ростиславичам. Со
своей стороны большая часть союзников не имела ни поводов, ни охоты
продолжать упорную войну. Смольняне завлечены были совершенно поневоле.
   Новгородцы, всегда беспокойные и переменчивые, легко охладели к делу, к
которому приступили мимоходом; вероятно, также полочане и другие ополчения
из белорусских городов не отличались особенным рвением, так как для них в
то время был совершенно безразличен вопрос о том, кому будет принадлежать
Киев. Все это вместе было причиною того, что как только союзники увидали,
что сила их врагов возрастает, то в стане их сделался переполох, и они
ночью, перед рассветом, бежали в таком беспорядке, что многие,
переправляясь через Днепр, утонули.
   Мстислав сделал вылазку, погнался за ними, овладел их обозом и захватил
пленных.
   Эта победа над двадцатью князьями и силами стольких земель прославила
Мстислава Ро-стиславича между своими современниками и дала ему название
Храброго. "Так-то, -говорит летописец, - князь Андрей какой был умник во
всех делах, а погубил смысл свой невоздержанием: распалился гневом,
возгородился и напрасно похвалился; а похвалу и гордость дьявол вселяет в
сердце человеку".
   Киев был уступлен Ростиславичами Ярославу Луцкому, который, как и
следовало ожидать, недолго просидел в нем, и бедная старая столица опять
начала переходить из рук в руки. Но судьба ее не зависела уже от воли
суздальских князей, как это хотелось Андрею. В следующем году Ростиславичи
готовы были помириться с Андреем, если только на киевском престоле сядет
брат их Роман. Андрею, конечно, было бы приятнее видеть там покорного себе
Романа, чем ненавистную ветвь Изяслава Мстиславича или Ольговичей, родовых
врагов Мономахова племени; вероятно, и Ростиславичи имели это в виду,
вступивши с Андреем в сношения. Но Андрей медлил решительным ответом.
"Подождите немного, - сказал он, - пошлю к братьям своим на Русь". Андрей,
как видно, не решил в своем уме, в чью пользу высказать приговор.
   Неожиданная насильственная смерть пресекла все его планы.
   При всем своем уме, хитрости, изворотливости, Андрей не установил
ничего прочного в русских землях. Единственным побуждением всей его
деятельности было властолюбие: ему хотелось создать около себя такое
положение, в котором бы он мог перемещать князей с места на место, как
пешки, посылать их с дружинами туда и сюда, по своему произволу принуждать
дружиться между собою и ссориться и заставить их всех волею-неволею
признавать себя старейшим и первенствующим. Для этой цели он довольно
ловко пользовался неопределенными и часто бессмысленными отношениями
князей, существовавшею рознью между городами и землями, возбуждал и
разжигал страсти партий; в этом случае ему оказывали услуги и новгородские
внутренние неурядицы, и неурожаи новгородской земли, и давнее отчуждение
полоцкой земли от других русских земель, и родовая неприязнь Ольговичей и
Мономаховичей, и неожиданные вспышки вроде ссоры Ростиславичей со
Мстиславом Изяславичем, и более всего те дикие противогражданственные
свойства еще неустановившегося общества, при которых люди не умеют
согласить личные цели с общественными, и легко можно расшевелить cтрасти
надеждою на взаимный грабеж: все это, однако, были временные средства и
потому имели временный характер.
   Кроме желания лично властвовать над князьями, у Андрея едва ли был
какой-нибудь идеал нового порядка для русских земель. Что же касается до
его отношений к собственно Суздальской-ростовской волости, то он смотрел
на нее как будто на особую землю от остальной Руси, но которая, однако,
должна властвовать над Русью. Таким образом он заботился о благосостоянии
своей земли, старался обогатить ее религиозною святынею и в то же время
предал на разорение Киев со всем тем, что было там исстари святого для
всей Руси. В какой степени оценила ею заботы сама суздальско-ростовская
земля, показывает его смерть.
   Властолюбивый князь, изгнавши братьев и тех бояр, которые недостаточно
ему повиновались, правил в своей земле самовластно, забывши, что он был
избран народом, отягощал народ поборами через своих посадников и тиунов и
по произволу казнил смертью всякого, кого хотел. Ужасные варварства,
сообщаемые летописями об епископе Феодоре, его любимце, достаточно бросают
мрачную тень на эпоху Андреева княжения, если бы даже половина того, что
рассказывалось, была правда. Андрей, как видно, час от часу становился
более и более жестоким. Он постоянно жил в селе Боголюбове: там постиг его
конец. Был у него любимый слуга Яким Кучкович.
   Князь приказал казнить его брата. Яким стал говорить своим приятелям:
"Сегодня того, другого казнил, а завтра казнит и нас: разделаемся-ка с
этим князем!" В пятницу, 28 июня 1175 года, собрался совет в доме Кучкова
зятя Петра. Было там человек 20 и в числе их ключник Андрея Амбал, родом
ясин (ясы - народ кавказского племени: полагают, что это кабардинцы), и
еврей Ефрем Моизич.
   Замечательно (как вообще черта подобных людей), что приближенными
Андрея были иноземцы: чувствуя, что свои имеют повод не любить его, он,
конечно, думал обезопасить себя этим средством - и ошибся. На совете
порешили убить князя в эту же ночь. Андрей, по известию одной летописи,
спал один, заперши дверь, а по другим, близ него находился кощей
(мальчик). Заговорщики, отправляясь на свое дело, зашли прежде в медушу
(погреб), напились для смелости вина и потом направились к ложнице Андрея.
   "Господине, господине!" - сказал один, толкаясь в дверь. "Кто там?" -
откликнулся Андрей.
   "Прокопий",-отвечали ему. Прокопий был верный слуга Андрея.
   "Нет, паробче, ты не Прокопий", - ответил, догадавшись, Андрей и
бросился искать меча. Был у него меч Св. Бориса, которому он приписывал
особую силу, но меча при нем не оказалось: Амбал ключник заранее унес его.
   Заговорщики выломали дверь и бросились на Андрея. Князь был силен,
начал бороться с ними. Впотьмах убийцы ранили одного из своих, но потом,
различивши князя, поражали его мечами, саблями и копьями. Думая, что уже
покончили с ним, они ушли, но князь, собравши последние силы, выскочил за
ними, спустился с лестницы и спрятался под сени. Убийцы услышали его
стоны. "Князь сошел с сеней вниз", - закричал один. "Посмотрим", - сказали
другие и бросились назад в ложницу. Князя там не было.
   "Мы погибли, - закричали они, - скорее, скорее ищите его!" Зажгли
поспешно свечи и по следам крови на лестнице нашли князя: он сидел,
прижавшись за лестничным столбом, и молился.
   Петр Кучкович отсек ему правую руку. Князь успел проговорить: "Господи,
в руки твои передаю дух мой!" - и окончил жизнь.