факт и утверждают,  что  обвинение  -  сущая  клевета;  они  указывают  лиц,
которые, как они предполагают, выдумали это, причины их плохого отношения  и
имевшуюся у них цель и предлагают представить доказательства.  Принадлежащие
к четвертой и пятой категориям обыкновенно признают сущность  обстоятельств,
которые, как они предполагают, были показаны в доносе; но они объясняют  их.
так, чтобы уверить, что кающаяся их неверно истолковала. Если обстоятельства
не позволяли признать достаточными эти объяснения, они прибегали  к  слезам;
смиренно признавались в своем грехе и просили за него прощение.
     XVII. Большая часть этих донесений делалась простыми и  добросовестными
монахинями, слабое воображение которых успокаивалось лишь  после  того,  как
они донесли на своего духовника, хотя бы по  подозрению;  при  этом  они  не
боялись скомпрометировать честь, свободу и благосостояние  своего  ближнего.
Почти  всегда  эти  показания  не  имеют  никакого  твердого   основания   и
заслуживают только подозрения; поводом к ним служит  дурной  смысл,  который
эти  кающиеся  придали  словам  своих  духовников.   Если   бы   священники,
исповедующие монахинь, видели бумаги святой инквизиции, они бы  очень  скоро
приобрели  отвращение  к  служению,  которое  иногда   исполняют   с   таким
удовольствием, не ведая угрожающей  им  опасности.  К  счастью,  инквизиторы
ближайшего к нам времени были уверены, что  не  следует  придавать  никакого
значения показанию монахини, если  оно  не  представляет  собой  определенно
непристойного предложения или достоверных и неопровержимых фактов. В Испании
эти попытки затруднительны из-за формы и расположения исповедален в  женских
монастырях; их помещают на виду  у  людей,  посещающих  церкви;  духовник  и
кающаяся отделены стеной, открытой на уровне головы сидящего или стоящего на
коленях, и это отверстие закрыто металлическим листом со  щелями  шириною  в
большой палец.  Что  касается  плана  какого-либо  преступного  предприятия,
который кающаяся и священник могли бы составить в монастыре, то  все  знают,
насколько  трудно  было  бы  его   осуществление   вследствие   той   особой
тщательности, с которою следят  за  входом  в  монастырь  несколько  пожилых
привратниц, строгих и почтенных, против которых  невозможно  было  бы  иметь
хотя бы малейшее подозрение; точно так же мешают участникам  подобных  затей
высота стен, окружающих монастырь, сад и внутренний двор, огромные  железные
перекладины на окнах келий и  большое  число  других  мер  предосторожности,
принятых настоятельницами монастырей, которым нельзя отказать в том, что они
с  огромным  усердием  поддерживают  честь  религии  и  монастырской  жизни.
Любители скандальных анекдотов не пропускают случая рассказывать истории про
монахов и монахинь  и  воображают,  что  очень  занимают  своих  слушателей.
Разумеется, есть несколько пикантных и подлинных случаев; тем не менее я  не
боюсь смело утверждать, что подобные факты  были  чрезвычайно  редки  и  что
можно привести лишь два или три случая в течение столетия. Когда речь идет о
деле, имеющем  довольно  серьезные  последствия,  недостойно  справедливости
беспристрастного читателя смешивать историческую правду  с  эпизодом  романа
или новеллы.
     XVIII.  Священники,  сознающиеся  в  факте   развращения,   обыкновенно
прибавляют, что никакое ложное верование не примешивалось  к  их  покушению;
что они  были  увлечены  чрезвычайной  склонностью  к  данной  особе,  силою
страсти,  которой  слабость  и  немощь   человеческой   природы   не   могли
сопротивляться, но что они никогда не сомневались, что их грех очень  велик.
Эта  исповедь  обыкновенно  правдива;  однако,   если   доносчицы   передают
какое-нибудь выражение, свидетельствующее  о  том,  как  священник  пробовал
убедить их, что поступок, который он хотел  совершить,  вовсе  не  грех  или
только легкий грех, тогда можно, по учению глав инквизиции, его  подвергнуть
пытке по вопросу о намерении и веровании. Между тем я не видел  и  не  читал
ничего  доказывающего,  что  придворная   инквизиция   применила   пытку   к
какому-либо духовнику или чтобы  эта  мера  была  употреблена  в  каком-либо
другом трибунале в течение  второй  половины  восемнадцатого  столетия,  ибо
просвещение, несомненно, начало проникать в самую глубь  святой  инквизиции,
несмотря на ее суровую систему.
     XIX. Когда дело готово  к  рассмотрению,  испанские  инквизиторы  между
прочим приказывают, чтобы духовник произнес отречение в  легкой  степени  от
ереси, состоящей в том, что будто не следует смотреть как на  смертный  грех
на всякую попытку склонения к бесчестным поступкам во время исповеди или при
других обстоятельствах,  изложенных  в  указе.  Римская  главная  инквизиция
заставляет делать отречение в сильной  степени.  Здесь  впервые  мы  находим
испанскую инквизицию более умеренной, чем какая-либо другая. Правда, следует
сознаться, что справедливость на ее стороне, потому  что  нет,  быть  может,
почти ни одного священника-совратителя, который бы не следовал в этом случае
побуждению своей страсти, не имея возможности удовлетворить ее  иначе  из-за
недостатка денег и  отсутствия  подходящего  случая,  так  как  очень  редко
встречаются такие распутные священники, которые  прибавляют  ересь  к  своим
порочным склонностям, а те из них,  которые  являются  еретиками,  не  имеют
никакой охоты к должности духовника.
     XX. Осужденного священника-соблазнителя на всю жизнь лишали возможности
исповедовать.  Наложенное  наказание  правильно:  человек,  злоупотребляющий
самым святым служением, чтобы вливать в души  яд  вместо  возвращения  их  к
жизни, не достоин более исполнять столь благородные обязанности. Но  слишком
часто можно  видеть,  что  нарушителям  долга  удается  посредством  просьб,
обещаний, интриг и даже притворства получить восстановление доброго имени  у
главных инквизиторов, которые, будучи обыкновенно людьми пожилого  возраста,
позволяют обманывать себя и часто  слишком  доверяют  одной  лишь  видимости
раскаяния и добродетели.
     XXI. Другое наказание священников-соблазнителей состоит в  изгнании  их
из города, где они совершили преступление,  а  также  из  столицы,  из  всех
королевских резиденций и из места пребывания осудившего их трибунала. Нельзя
отрицать того, что первая часть этого  наказания  кажется  в  первую  минуту
справедливой; но не таковы две другие части, если суд не  назовет  особенных
причин,  послуживших  основанием  для  них.  Число  проступков  и   важность
сопровождавших их обстоятельств влияют на применение более или менее тяжелых
наказаний: заключение в монастырь  или  в  тюрьму,  ссылка  или  отправка  в
пресидио  [52]  или  в  какую-нибудь  крепость.  Филипп  Лимборх  говорит  о
наказании работой на галерах и даже  о  релаксации,  однако,  если  виновный
исповедовал ложное учение о сущности побуждения его  на  дурной  поступок  и
если не упорствовал в этом, инквизиторы никогда, я в том уверен, не доходили
до этой крайности.
     XXII. Проступок, о котором я говорю,  не  принадлежит  к  разряду  тех,
которые наказуются в публичном аутодафе, из опасений, как  бы  эта  мера  не
отвратила христиан от частого повторения этого таинства. Осужденному  читают
его приговор в малом аутодафе, то есть в зале судебных заседаний  трибунала;
туда призывают духовников из белого духовенства, по два от каждого духовного
учреждения, существующего в  городе,  и  четырех  от  религиозного  братства