- Мы все друзья, связанные одинаковым обетом... -  растроганно  начал
Гаунфест,  нежно  смягчая  голос  и  взглядом  как  бы  замыкая  в  один
магический круг и друзей и императора. - Во славу  возлюбленного  нашего
повелителя.
   - И он тоже? - спросил император, увидев подле Флеше Толлебена.
   - Мой кузен, - пояснил генерал-адъютант, - просит у вашего величества
милостивой защиты в своих сердечных делах.
   Снизу, склонив голову  набок,  его  величество  оглядел  длинноногого
Бисмарка и лукаво прищурил глаза:
   - Знаю, мой Леопольд не хочет  отдать  вам  свою  дочь.  Приму  меры.
Уломаю Леопольда. -  Милостивый  жест  рукой,  затем  крутой  поворот  в
сторону Алисы Ланна. - Графиня, у нас общая тайна, настоящий заговор. Вы
действительно согласны удовольствоваться Толлебеном? Да, да,  мой  Флеше
его кузен. - Мгновенный взгляд ее умных глаз подтвердил императору,  что
она  разгадана.  Тогда  он  заговорил  совсем  в  открытую:  -  Если  вы
поженитесь, у меня будет в вашем лице  перестраховка  против  Леопольда.
Потому что и вы, графиня, не преминете вести политику против папаши.  На
тот случай, когда он выйдет в  тираж.  Смейтесь,  смейтесь,  кстати,  вы
красиво смеетесь. Итак, нынче вечером мы с вами заодно против Леопольда.
Он пока слышать об этом не хочет, но ему придется послушаться.
   Они оба засмеялись, Алиса не менее кокетливо, чем он, а он  не  менее
двулично. Казалось: две дамы, замышляющие интригу. Его величество напряг
икры, округлил упругие бедра и покачивал головой; в то время как  правая
рука  выразительно  жестикулировала,   недоразвитая   левая   пряталась,
насколько возможно, под красный ментик.
   Но тут новая идея  завладела  им  -  или,  может  быть,  пока  только
беспокойство, словно все кругом, затаив дыханье, ждали  новой  идеи.  Он
повернулся,  и  тотчас  навстречу  потянулись  осчастливленно-испуганные
лица,  ему  стало  противно.  Но  нужно  было  поддерживать  приподнятое
настроение и стараться, чтобы воодушевление не ослабевало.  Он  знал,  с
кем имеет дело: ничто не должно происходить помимо него, а где  он,  там
должно что-то происходить... Два темных жгучих глаза  преследовали  его,
как совесть, он встречал их всякий раз, как искал смены впечатлений, они
гипнотизировали его, они дерзали не обмирать под его взглядом; в чем они
обвиняли его? Напуганный  и  раздраженный  император  отмахнулся  от  их
обладателя: "Назойливый субъект,  подожди,  я  тебе  еще  насолю!"  -  и
уцепился за Пильница:
   - Ну-с, профессор, вас я давно собираюсь  отделать  как  следует.  Вы
осмелились полемизировать с учением об откровении.
   Пильниц был не из тех, что упускают случай, он начал распространяться
строго научно. Императору пришлось слушать. Он и в этом,  как  во  всем,
был  активен;  слушая,  он  либо  решительно  опровергал,  либо  усердно
подсказывал. Ученый сам в конце концов стал в тупик  перед  выводами,  к
которым пришел: следовательно, откровение существует!  "Вот  видите!"  -
сказал император, и измученный Пильниц только отбросил свою белую  гриву
с влажного лба.
   - Я должен опираться на явившегося мне в откровении бога,  иначе  мне
не справиться  со  своей  задачей,  -  еще  увереннее  и  тверже  заявил
император.  Он  взглянул  в  стенное  зеркало;  лицо  избранника   небес
говорило, что он видит в зеркале не только себя, но и того, кого  только
что назвал. Онемевшие  зрители  что  есть  сил  старались  придать  себе
благочестивый и восторженный вид. Только директор банка  Бербериц  басом
изрек:
   - Вот это христианин! Гений, прямо сказать.
   Награда пришла немедленно:
   - Бербериц, послушайте-ка, что Пильниц говорит об Иерихоне! Нет, не о
вас, Иерихов, но вы можете тоже послушать, это забавно.
   После  этих  слов  несколько  господ  поспешили   приблизиться,   его
величество явно поощрял непринужденность. Ученый с готовностью  повторил
все то, к чему пришел путем строго научных изысканий. Стены  пали  вовсе
не от трубного гласа,  как  утверждали  евреи.  Город  они  завоевали  с
помощью публичных женщин.
   - Это вполне возможно, - решил император. - В военном деле ничего  не
стоят, а головы изобретательные.
   Ученый  просил  разрешения  познакомить  научный  мир  с  высочайшими
взглядами на этот предмет.
   - Избави бог! Тогда Бербериц перестанет мне рассказывать анекдоты!
   Кивок в сторону Берберица. Упитанный банкир  с  достоинством  стал  в
позу перед сидящим императором. После каждого анекдота его величество  с
хохотом откидывался на спинку кресла и дважды хлопал себя по  высочайшей
ляжке.  Он  смеялся,  широко  открыв  рот,  смех  его  звучал   каким-то
плотоядным прерывистым лаем, но впервые  за  весь  вечер  он  был  самим
собой. Все вздохнули свободно, мысленно благодаря  банкира.  А  тот  был
совершенно равнодушен. И его анекдоты забавляли всех, кроме него самого.
Миниатюрное лицо над грузным туловищем сохраняло  выражение  неисцелимой
меланхолии, в то время как  все  рычали  от  хохота.  Он  держал  голову
высоко; видно было, что пушистая борода растет у  него  на  шее  так  же
густо, как и на лице. Бесцветные глаза, казалось, вот-вот  вытекут,  так
они были выпучены.
   Еще удачливее Берберица был Ланна, который его сменил. Ведь никто так
не умел  рассказывать  еврейские  анекдоты,  как  он,  Ланна.  Император
держался за бока и требовал шампанского. "Обер, шампанского!" - кивнув в
сторону   обер-адмирала,   который   бросился   исполнять    приказание.
Длиннобородый морской волк возвратился, кротко улыбаясь, с салфеткой под
мышкой и ведерком для шампанского в руках. После его величества он подал
бокал Тассе; Ланна было ясно, что союзники хорошо спелись.
   Ланна предусмотрительно принял меры  предосторожности.  Отстранив  от
императорского  углового  дивана  слишком  назойливых   гостей,   он   с
озабоченной  улыбкой  попросил  провести  дам  в  дальние  комнаты.  Его
величество в это время, выпив бокал, выплеснул остатки на обер-адмирала;
тот поблагодарил. Второй бокал был тоже выплеснут, но Ланна, кому он был
предназначен, ловко увернулся, брызги попали  на  генерал-адъютанта  фон
дер Флеше.
   - Флеше на середку плеши, - сказал в рифму император. -  Леопольд  по
мне слишком увертлив. Тассе он  тоже  не  по  вкусу.  Тассе,  а  флот  я
все-таки построю.
   Теперь уж вся шайка во главе с Тассе придвинулась вплотную. И  Шеллен
оказался тут как тут; Ланна почти силой отвел его.
   - А вы знаете, почему я строю флот? - прикрыв  рот  рукой,  обратился
император к оставшимся и, косясь на рейхсканцлера: - Я не смею  сказать,