незнакомый звук голоса! Голос шел из глубины души, такой  настойчивый  и
вместе с тем нежный. Терра был тронут. Охваченный  жестоким  раскаянием,
он сознался:
   - Ты скомпрометирован по моей милости. Ланна неразрывно связал нас  с
тобой в сознании императора.
   - А разве мы не связаны неразрывно в нашем собственном сознании?
   - Это говорит твоя благородная душа, дорогой Вольф.  Я  же,  в  своем
слепом эгоизме, не понимал, что  Ланна  готов  погубить  меня,  лишь  бы
избавиться от тебя!
   - Ты начинаешь прозревать. Но поверь мне, Клаус, я больше страдаю  за
тебя, чем за себя самого.
   - Вижу, - сказал Терра, - и я, подлец,  только  потому  не  ухожу  из
жизни.
   - Мы не подлецы, Клаус. Я бывал  несчастнейшим  человеком,  когда  ты
преуспевал. Но в те минуты, которые мы только что пережили, я  был  куда
несчастнее. - Он сжал обе руки друга. - Дай мне взглянуть тебе в  глаза,
не смеешься ли ты, чего доброго, надо мной? В  часы  сомнений  я  считаю
тебя каким-то выродком, для которого  важнее  всего  удовлетворить  свое
тщеславие. Разуверь меня, и я буду счастлив.
   Терра, не выпуская его рук:
   - Откровенность за откровенность, Вольф. Я в  минуты  слабости  готов
поверить в твою так называемую вторую наивность, с  помощью  которой  ты
хотел бы сравняться в глупости с современным обществом. Короче говоря, я
готов считать тебя таким же глупцом, как твоих собратьев. Разубеди  меня
в этом!
   Каждый из них старался увлечь другого из полумрака комнаты к выходу и
яркому свету. Только раскаяние, только доверие  видел  один  у  другого,
видел сквозь слезы, застилавшие свои глаза и глаза друга...
   Но тут к ним донесся громкий повелительный голос.
   - Все сюда!  -  командовал  знакомый  голос.  -  Внимание!  Радостное
известие!
   Они прислушались. Голос императора оповещал об обручении!
   - Я взял  это  на  себя,  чтобы  все  видели,  насколько  мне  близки
торжественные события в семье моего рейхсканцлера.
   Вырвав решение из рук отца, он к тому же еще кичится этим.
   - Он свое дело понимает! - заметил Мангольф и тут же вскрикнул: - Что
ты! Бог с тобой!
   Ибо Терра рванулся от него и попятился назад, как раненный  насмерть.
И опять то же лицо, какое было, когда они встретились.
   - Знаю, - сказал  Мангольф.  -  Но  радуйся:  хорошо  хоть,  что  все
свалилось сразу.
   Он подошел вплотную к другу и безмолвно  ждал,  пока  пройдет  спазм,
стеснивший ему грудь, и смотрел только на его руки.  Они  то  шарили  по
телу, то сжимались в кулак - и, наконец, беспомощно опустились.
   Друзья стояли в полумраке за  дверью,  пышное  торжество  происходило
незримо для них. Но в нарастающей сумятице голосов  угадывалось  многое;
подобострастие перед успехом, преклонение  перед  властью,  настоящей  и
будущей; каждый завидовал  тому,  кто  раньше  успел  привлечь  внимание
императора; каждый боялся, что его подобострастно согнувшаяся фигура  не
попадет  в  поле  зрения  того,   кому   дано   миловать,   жаловать   и
благодетельствовать. Какой вид был у Ланна... когда он пожимал  руки?  И
снова голос повелителя:
   -   Девственная   прелесть   невесты!    Богатырский    рост    моего
гальберштадтца! - Возбужденный нескончаемыми выражениями восторга  голос
добавил: - Запомните его хорошенько, на случай если  увидите  в  мировой
истории среди моих паладинов!
   Ура! Браво! Бисмарковская маска!
   "Но какой же вид у Ланна? Даже в ладоши захлопали. Неужели и Ланна?"
   "Этот человек способен  броситься  на  шею  поддельному  Бисмарку,  -
бормотал Терра про себя. - Слышит свой приговор, а на  лице  ямочка.  Мы
сражены одновременно. Но что думает он на тему "быть  или  не  быть?"  -
Шепотом:  -  А  дочь  -  наш  общий  возлюбленный  палач?   Перед   нами
раскрываются бездны, ваше сиятельство!  -  Терра  в  темноте  видел  ее.
Вызванная его тоской и безумным отчаянием, она  явилась  ему,  мертвенно
бледный призрак, далекий от всех честолюбивых  заблуждений,  с  глазами,
полными тоскующего неутолимого зова. Прочь все сомнения! Скорее  к  ней!
Он бросился вперед, призрак исчез...
   Кто-то схватил его за руку: Мангольф. Друзья были одни.
   Кряхтенье  и  спотыкающиеся  шаги  со  стороны  личных   апартаментов
Альтгот.  Терра  вопросительно  взглянул  на  Мангольфа:   опять   обман
воображения?   Но   Мангольф   кивком   подтвердил,   что   теперь   это
действительность. Тот, кого оба узнали, доплелся до роковой  портьеры  и
схватился за нее. Он закряхтел сильнее, но раздвинуть  портьеру  ему  не
удалось. Вдруг он рухнул на нее, рухнул, как подкошенный, послышался шум
падения. Он лежал, подмяв под  себя  жирную  руку,  запонка  на  манишке
отлетела, дряблые щеки обвисли.
   - Ваше сиятельство! - забормотали испуганные друзья, но глаза его  не
открывались.
   Терра приложил палец к губам.
   - Обморок свой он честно заслужил. Не успел он выстрадать Тассе,  как
его любимая дочь верным чутьем сердца уловила подходящую  минуту,  чтобы
доконать его.
   - Но он ведь жив? - спрашивал Мангольф, напряженно всматриваясь. - Он
не смеет умереть, он мне нужен, и он и Толлебен, который гонится за  ним
по пятам; они должны сразу уничтожить друг друга. Тогда я  отделаюсь  от
обоих.
   - Леопольд! - послышался голос повелителя.
   Тут только они заметили, что все  общество  во  главе  с  императором
входит в последнюю  гостиную  и  приближается  к  полуоткрытой  потайной
двери;  император  даже  как  будто  собрался  войти  вместе  со   своим
генерал-адъютантом;  он  отдавал  приказания,  которым  тот  отказывался
повиноваться.
   - Где Леопольд? Пусть Леопольд мне поможет.
   - Ваше величество, не гневайтесь. - Генерал-адъютант  был  в  крайнем
смущении. - Воля вашего величества для меня единственный закон.
   - Надеюсь! - проворчал его величество.
   - Однако госпожа Швертмейер? Не гневайтесь, ваше  величество,  только
это уже слишком.
   - Флеше, ты не жалеешь своей плеши!
   - Я не могу взять на себя  такую  ответственность!  Покорнейше  прошу