- А я? - начал Терра, хмуря лоб, в сознании собственной вины.  -  Еще
зимой у Альтгот тебе представилась прекрасная возможность вынуть меня из
петли, таких дел я натворил. И если твой благородный план застать меня с
Алисой не удался, бог свидетель, - не по моей вине. Ничто  не  дает  мне
права смотреть на  тебя  с  презрением  моралиста.  Просто  теперь  твоя
очередь вешаться, а моя - вынимать тебя из петли.
   - Мне хорошо знакома твоя манера выражаться, - пробормотал  Мангольф,
пока они рука об руку шли обратно.
   - Непростительна только твоя безбожная глупость, - доказывал Терра. -
Ну, хорошо, человека, под которого иначе никак не  подкопаешься,  обычно
устраняют с помощью половой морали. Но почему тебе не  пришла  в  голову
простая мысль взяться непосредственно за твоего противника, вместо  того
чтобы обрушиваться на ни в чем не повинную женщину? Зачем существует  на
свете княгиня Лили?
   - О Лили я и не подумал. - Мангольф с удивлением вглядывался в  ночь.
- В самом деле, - признал он, - это средство верное, если, может быть, и
не смертельное для пациентов. Он, говорят, до сих пор не порвал с Лили -
верно, из-за ребенка.
   - Из-за твоего ребенка, - поправил Терра.
   - Эта история выставила бы его в таком комическом  виде,  что  он  по
меньшей мере еще год не мог бы сделаться  статс-секретарем.  Больше  мне
ничего и не требовалось! Но... - Мангольф сделал  паузу.  -  Тут  уж  ты
упускаешь из виду самое главное. При этом твоя Алиса была  бы  задета  в
своем честолюбии. А что, по-твоему, могло бы задеть ее больнее?
   - Ничего, - сказал  Терра,  остановившись  и  глядя  себе  под  ноги.
Мангольф не дышал. Наконец Терра двинулся дальше. - Решено. Едем прямо к
Лили. Ты должен жить!
   Мангольф поспешно, весьма поспешно схватил его под руку. Молча  вышли
они за город.
   - Я здесь, за городом, оставил  автомобиль  твоего  тестя,  -  сказал
Терра. - Я решил, что благоразумнее появиться в городе без особого шума.
Мы обсуждаем здесь такое деликатное дело.
   Чтобы сразу же наметить план действий, они вернулись обратно и  снова
обошли соборную площадь. Когда они опять вышли за  пределы  города,  уже
брезжил день.
   - Я не  устал,  -  констатировал  каждый  из  них,  -  нервы  слишком
взвинчены. Но мне хочется есть.
   Они обильно позавтракали, затем сели  в  автомобиль  Мангольфа;  свой
Терра отослал. Сначала они медленно ехали сквозь молодую, яркую  зелень,
мимо наполненных щебетаньем садов. Этой свежести, этой близости к  земле
люди не ощущали еще совсем недавно, когда приходилось ездить  только  по
железной дороге. С дуэлью было покончено; они  дышали,  они  радовались,
что могут передвигаться, ни  от  кого  не  завися,  пользуясь  небывалой
свободой богатых людей, путешествующих в собственных автомобилях -  этом
новейшем изобретении, усладе доходных профессий.
   - Я, может быть, и негодяй,  что  продался  твоему  тестю,  -  сказал
Терра, - но езда  на  автомобиле  стоит  того.  -  При  этом  он  учтиво
раскланивался с людьми, проезжавшими во встречных  автомобилях.  -  Весь
промышленный мир, - пояснил Терра громко  и  возбужденно.  -  Мы  теперь
всегда в пути. Дорогами завладели мы одни. Наши  автомобили,  обгоняющие
друг друга,  приводят  нас  к  неопровержимому  убеждению,  что  в  один
прекрасный день мы завладеем  всей  страной.  Конец  дворянству.  Власть
промышленной буржуазии опережает его на автомобилях - и с помощью флота.
   - Если Толлебен, как угроза, будет устранен, чего достигну я?  -  Вся
гордыня Мангольфа прорвалась в этом вопросе.
   Вдруг  их   машина   остановилась.   Хаотическая   свалка   людей   и
сельскохозяйственных орудий: столкнулись автомобиль и телега с  навозом;
подбежавшие   крестьяне   поддерживали   возмущенного   возницу,    двое
путешественников не могли сладить с орущей толпой.  И  так  как  на  них
надвигались громадные вымазанные в навозе вилы, они вскочили с ногами на
сиденье, как были, в автомобильных  очках  и  макинтошах  и,  размахивая
руками, словно утопающие, отчаянными криками  призывали  своего  шофера.
Тот исчез. Критический  момент!  Наконец  у  одного  из  них  зародилась
счастливая мысль.
   - Принц Генрих! - воскликнул он. - Мы расскажем принцу Генриху! Здесь
вообще  всем  известная  западня  для  автомобилей.  Вы  за  это  дорого
заплатите. Наш председатель - принц Генрих!
   Крестьяне опешили. Вряд ли они знали принца, но чем туманнее  угроза,
тем сильнее ее действие: вилы опустились. Автомобиль и телегу расцепили.
Мангольф послал на помощь своего шофера; тогда появился и второй  шофер.
Путешественники сняли очки. Какая  неожиданность!  Доктор  Мерзер,  граф
Гаунфест! Один с грязно-желтым, другой с нарумяненным лицом.
   Завязалась беседа, задымили сигары, меж тем как  укрощенные  деньгами
крестьяне с готовностью очищали автомобиль от навоза. Щелканье каблуков,
рукопожатия;  между  удивленными  шпалерами  зрителей   оба   автомобиля
разъехались в разные стороны.
   - Видишь, - сказал Терра, - граф Гаунфест едет даже в Кнакштадт.
   - Это дружба, - пояснил Мангольф.
   - У племянника Кнака высокопоставленные увлечения, - продолжал Терра.
- Сознаемся откровенно! Очевидно, наш брат что-нибудь да стоит, если  уж
кнаковский  племянник  заводит  себе  графов.  У   промышленности   свои
интересы. Нерушимое право судить о том,  получает  ли  фирма  выгоды  от
сердечных  дел  господина  доктора  Мерзера,   принадлежит   единственно
господину тайному советнику Кнаку.
   - Фон Кнаку, - подчеркнул Мангольф.
   - Значит, все-таки добился? - Терра потер руки.  -  Большое,  но,  по
моему скромному разумению, вполне заслуженное  отличие  за  плодотворную
деятельность.  -  Такая  высокопарность  выражений  немедленно   внушила
Мангольфу недоверие.
   - Ты недавно уже пел дифирамбы могуществу промышленной буржуазии.
   - Ну, а как же! - ответил  Терра;  он  говорил  просто,  без  всякого
задора. - Я  безоружен  перед  явлениями,  совершенными  в  своем  роде.
Кнакштадт - крепость с тысячью заводских  труб,  -  так  прежние  города
хвалились численностью своих церквей! Весь  мозг  большого  государства,
вся его воля сконцентрированы в Кнакштадте.  Дымящая,  грохочущая  воля.
Капитал служит только ей. Капитал, вложенный в  военную  промышленность,
презирая моря и границы, устремляется из  Кнакштадта  к  разным  странам
света. Встречаясь с другим таким же капиталом, который стремится из этих
стран, он вступает с ним  в  дружеские  отношения,  несмотря  на  вражду
государств...