он единственно  с  целью  застать  Ланна  наедине  с  дочерью.  Он  знал
распорядок дня рейхсканцлера. От двух до трех  у  него  час  отдыха.  Он
подписывает бумаги в библиотеке, Алиса поит его кофе.
   - Господин депутат, только потому, что это вы... - сказал  камердинер
Зехтинг. - Сегодня приказано никого не впускать  в  библиотеку.  Сегодня
такой день. - С особым ударением: значит, Зехтингу все известно!  -  Ну,
пройдите покамест в кабинет, я доложу.  Для  вас,  так  и  быть,  я  это
сделаю.
   - Вы тут из человека что захотите, то и сделаете. Вы ведь служили еще
при Бисмарке?
   - Нет, только при его преемнике.
   Зехтинг открыл дверь в библиотеку; он оставил Терра в кабинете, среди
роскошной  мягкой  мебели,  подле  вычурной  печи.  Золотисто-коричневый
полумрак,  в  котором  изображения  императора  уживались   со   старыми
мастерами. Бюст повелителя в каске  с  орлом  надзирал  за  порядком  на
столе. Не потому ли на нем и царил такой  порядок?  Справа  и  слева  от
чернильницы на одинаковом расстоянии друг от друга лежало по шести остро
отточенных карандашей. Рядом с рисунком  императора  -  "Народы  Европы,
оберегайте свое священнейшее достояние!" - детский портрет Алисы  Ланна,
написанный и подаренный вдовой императора  Фридриха.  Снова  глядели  на
него те  глаза,  которые  некогда  явились  пред  ним  впервые  в  самую
неустойчивую пору его юности, бросили ему вызов,  спасли  и  обрекли  на
жизнь в этом мире. Совсем детские  глаза  -  и  уже  таили  в  себе  его
судьбу... Тут вышла она.
   - Ну, пойдемте, - сказала она.
   Он сразу же на пороге  отвесил  глубокий  поклон.  "Ваша  светлость!"
Никакого ответа. Удивленный, он подошел ближе. Ах, вот в чем дело: князь
спит.
   - Зехтинг хотел его разбудить. Зачем? Ему  предстоит  трудный  вечер.
Кстати, не зовите его князем, он еще не вполне имеет на  это  право.  Но
иначе я бы вас не  залучила.  -  И  только  после  этого  она  протянула
изумленному гостю руку для поцелуя. -  Для  меня  вы  бы  не  пришли,  -
заметила  она,  покачав  головой.  -  Ваше  расположение  к  моему  отцу
значительно серьезнее. Он очень меня тревожит. - И не  дожидаясь  ответа
Терра: - Княжеский титул - это уж что-то чересчур, я бы его не желала. -
Она топнула ногой, чтобы справиться с ложью.
   Они сели у камина; тепло проникало сквозь кованую  решетку.  Алиса  с
беспокойством поглядывала на отца. Он полулежал, погрузившись в  высокое
кресло у заваленного бумагами стола под книжными полками. Терра  сравнил
его  с  бюстом  молодого  рыцаря,  стоявшим  на  круглом  столике  среди
роскошных  альбомов.  Душой  системы  был  этот   молодой   рыцарь,   но
представлял ее усталый скептик в кресле.
   - В конце  концов,  -  взгляд  дочери  стал  жестким,  -  он  получил
княжеский титул исключительно за неудачи.  -  Она  отклонила  возражения
Терра. - Конечно, мы это не  называем  неудачами.  Ни  entente  cordiale
,  ни  испано-французское  соглашение  по
поводу Марокко , ни африканское восстание, о  котором  нельзя
говорить при императоре, и тем более  не  поражение  России  в  войне  с
Японией. Но если бы это не были неудачи,  почему  у  императора  явилась
такая непреодолимая потребность сгладить их, произведя своего канцлера в
князья?
   - Каприз императора, - сказал Терра, - императорский каприз...
   - Император подписал  назначение;  для  его  обнародования  недостает
только  официального   повода.   Такие   поводы   подвертываются   почти
каждодневно, и вот сейчас  их  почему-то  нет!  Император  раздражен,  и
вполне справедливо; можно прямо усомниться  в  нашей  изобретательности.
Как?  Нет  повода,  чтобы  сделаться  князем?  -  сказала  Алиса  Ланна,
раздражаясь сама, после чего они  оба  стали  прислушиваться  к  дыханию
князя. Оно становилось слышнее.
   - Графиня! Я верю в гений вашего светлейшего отца, - сказал  Терра  с
ударением.
   - Поддержите в нем только здравый смысл! От кого он  зависит?  -  Она
помолчала. Потом, внезапно  насупив  брови:  -  От  слабого,  трусливого
монарха, жаждущего славы. Если он теперь и произведет своего канцлера  в
князья без всякого повода, то рано или  поздно  надо  же,  чтобы  что-то
произошло. Например, в Марокко. Мы должны заставить говорить о себе.
   - Только бы разговоры не привели в конце концов к войне.
   - Неужели вы это серьезно думаете? Игра ведется  уже  давно  и  будет
продолжаться дальше в том же духе. Заметьте также, что этот рескрипт,  о
котором мы давно хлопочем, поможет и господину фон  Толлебену  сделаться
статс-секретарем. Я говорю откровенно. Разве вы не должны отплатить  мне
тем же?
   Кредитор изобразил на своем лице самую приветливую улыбку. "К чему мы
придем?" - думал Терра. С мукой в сердце он сказал:
   - Плачу вам тем же. Мой друг Мангольф  лишен  возможности  когда-либо
противодействовать интересам вашего супруга.
   - Отлично! - сказал  кредитор.  -  Значит,  все  мы  можем  прийти  к
соглашению. Ведь и вы в конце концов освободились от постоянного  страха
перед войной. Недаром же  вы  состоите  при  тяжелой  промышленности!  -
добавила она совсем другим тоном. Это месть, открытая месть  за  измену.
Она вызвала его сюда, чтобы сказать это. Удар был меткий; да, он состоит
при тяжелой промышленности... Вскочив, он задел стулом железную  решетку
камина, она зазвенела. Ланна проснулся.  Сначала  блаженная  улыбка.  Он
вспомнил, что стал князем. Потом озабоченно нахмуренный лоб при мысли  о
недостающем поводе. Дочь уже протягивала ему чашку кофе. Он  еще  сонным
голосом приказал позвать к себе чиновника с бумагами для подписи.
   - Ваша светлость, это моя скромная персона. - Терра подошел  ближе  и
принес поздравленья.
   - Вы давно уже здесь? - спросил  князь.  -  Я  был  так  занят.  -  С
деланно-озабоченным видом: - И вы хотите, чтобы я радовался? Ах, если бы
вы  знали!  Я  могу  сказать  вместе  с  Бисмарком:  никогда  я  не  мог
по-настоящему радоваться успеху. За ним немедленно  следовала  очередная
забота. - Скорбно, но из ямочек неудержимо сияло счастье.
   - Ваша светлость, вы будете со временем и герцогом, - сказал уверенно
Терра.
   - Герцогство принесло мало  счастья  моему  великому  предшественнику
, - пробормотал Ланна, бросив вопросительный взгляд в сторону
камина. Там возвышался герб: в самом деле - герб Бисмарка!  Рейхсканцлер
поместил в своей личной комнате чужой, а не свой  собственный  герб;  он
жил под эгидой чужого.