заключающим договоры. Своими напоминаниями вы хотите  дать  мне  понять,
будто я сам не знаю, чего хочу, будто я шаток и нерешителен,  -  словом,
канатный плясун, и к тому же плохой.
   - Боже избави! - запротестовал Терра. - Я глубоко потрясен  тем,  что
являюсь свидетелем сомнений, которые вы, ваша светлость, надо  полагать,
высказываете только с целью ввести меня  в  заблуждение.  Я-то  как  раз
считаю, что у вашей светлости исключительно крепкие нервы, -  иначе  как
удалось бы вам остаться здравым и невредимым среди того безумия, которое
напирает на вас со всех сторон!
   Ланна остановился и кивнул.
   -  Германия  жаждет  успеха.  Сейчас  -  это  страна,   для   которой
единственным критерием является успех. Если где-то обходятся без  нашего
участия, это значит, что мы терпим там неудачи. Что же мне - мириться  с
неудачами? Я должен угрожать, это  тоже  своего  рода  участие.  Стучать
кулаком по столу, с точки зрения нашей страны,  -  наименьшая  опасность
для мира. Не участвовать в чем-то - наибольшая. Никто не знает, что  мне
приходится предотвращать. Нам необходим мир.
   Они взглянули друг на друга; мир, они оба в нем нуждались. Но кто еще
нуждался в нем?  Каждый  из  них  подумал  о  своей  сфере.  Терра  -  о
кнаковских филиалах  в  Марокко  и  их  целях.  Ланна  -  об  оживленной
перебранке через пролив между обер-адмиралом Фишером  и  его  английским
коллегой Пейцтером.
   - Между тем ближайшие десять лет мы не можем еще воевать на  море,  -
ответил он вслух на свои мысли.
   -  А   ваша   система,   единственно   возможная   при   существующих
обстоятельствах, не выдержит войны даже и  через  десять  лет.  -  Терра
говорил убедительно, он был уверен, что выражает истинные  мысли  Ланна;
но увидел, что Ланна изумлен.
   - Моя система - золотая середина, - отпарировал он.
   Чувствуя, что это недостаточно веский довод, он молча отошел к  окну.
Терра прислушивался к его бормотанью:
   - Бессмысленная суета с  половины  восьмого  утра  до  поздней  ночи,
перерыв только от двух  до  трех.  Как  это  Бисмарк  умудрялся  рождать
большие идеи,  будучи  вынужден  заниматься  мелочами?  Творить  мировую
историю -  и  жить  среди  полицейских  протоколов!  -  Еще  тише:  -  Я
искусственно укрепляю сельское хозяйство в противовес промышленности,  -
ведь в случае войны  промышленность  нас  не  накормит.  Я  не  надеюсь,
подобно фритредерам, на вечный мир. Но думаю  ли  серьезно  о  войне?  -
Пауза, строгий самоанализ. - Она может  разразиться  вопреки  всем  моим
предположениям. Если бы я, в  угоду  старой  Пруссии,  стоял  только  за
сельское хозяйство, я бы подготовлял войну. Если бы  я,  в  угоду  новой
Германии, шел в ногу с  промышленностью,  я  непременно  бы  ее  вызвал.
Только золотая середина может еще задержать ее. Я из тех, что  постоянно
вооружаются,  но  не  воюют  никогда.  Моя  система  не   дает   видимых
результатов.
   При этом плечи его опустились. Терра подошел к нему.
   - Ваша система говорит сама за себя, ваша светлость. Потомство  будет
ее чтить. - При этом он два раза обмолвился.
   Но тут Ланна вдруг увидел дочь; она вышла из своей  новой  беседки  и
выжидающе посматривала вверх. Он тотчас же оживился.
   - Вас ждут, милый друг. - Косой взгляд, под которым Терра затрепетал,
и Ланна произнес буквально следующее: - А в самом деле, к  чему  видимые
результаты?
   Этим он, казалось, был вполне вознагражден за навязанные  ему  минуты
самоанализа и отошел. Терра все еще дрожал, вспоминая его косой  взгляд.
Этот взгляд сообщника, должно быть, с давних пор сопутствовал ему.  Ведь
Ланна же требовал когда-то, чтобы Терра избавил его от такого зятя,  как
Толлебен! Избавил каким образом? Ланна  и  теперь  не  возражает  против
вмешательства  любовника  в  его  отношения  с  опасной  дочерью.  Какое
коварство,  какой  отец!  Министры  шестнадцатого  века  не   могли   бы
действовать коварнее, а этого считают простоватым.


   Ланна опустился в кресло у камина. Жест, приглашающий сесть; и  когда
Терра, опершись кулаком о спинку кресла, остановился  перед  ним,  Ланна
сказал:
   - Конечно, мы  не  отданы  a  la  merci  d'une  defaite  , как Наполеон Третий . Мы пустили  корни
глубже.  Желать  или  не  желать  войны  зависит  от  нашего   понимания
государственной мощи. Но мы-то знаем, что завоевания ничего не  прибавят
в этой мощи. Только промышленность держится иного взгляда.
   - Совершенно правильно, - сказал Терра; сам он  думал  об  одном:  не
потому ли этот цинически благожелательный человек его не отпускает,  что
его ждет дочь.
   - Это совсем новые слои. У них еще нет нашего  скептицизма.  -  Князь
поморщился. - Они непреложно верят в свои деньги, меж тем как мы уже  не
абсолютно верим в свою власть. "Боже  мой!"  -  мысленно  стонал  Терра,
переминаясь с ноги на ногу.
   - Для соревнования всех народов мира, - поучал государственный муж, -
хозяйственная мощь имеет огромное значение,  но  в  конечном  итоге  она
вопроса не решает. Какие идеи проповедует промышленность? - спросил  он.
- Те, что исходят из пангерманского союза? -  Углы  рта  опустились  еще
ниже.
   -  Разрешите  напомнить  вам,  ваша  светлость,   что   время   вашей
светлости... - не выдержал Терра.
   Снова жест, и Ланна продолжал:
   - Я осуждаю этих людей за то, что они тратят столько денег, добиваясь
большинства голосов в пользу флота. Я не люблю оплаченного национального
чувства. Что же получается? Мы хлопочем о флоте для своего  престижа,  а
они строят его в своих интересах.
   - Хорошо сформулировано. - Тут Терра прислушался.
   - Они раздражают Англию не только открытой агитацией,  они  вооружают
против нас английскую промышленность, сбивая цены у  нее  на  родине,  -
продолжал  Ланна,  подогретый  поощрением.  -  Здесь  же,  для  немецких
сограждан, их продукция дороже английской. Хороша мораль! Допустите этих
людей к власти, и мир прямо содрогнется. Ненасытное  чрево!  О  нас  еще
вспомнят и пожалеют. Промышленный абсолютизм, именуемый  демократией,  -
это непрерывная война. - Он видел, что нетерпение  его  слушателя  почти
сломлено, и улыбался всеми своими ямочками. - Но я совсем забыл,  с  кем
говорю.  Вы  представитель  господина  Кнака.  Вы,  несомненно,  желаете