преподнесет окаянная левая пресса!
   - Благодарю вас, господин генерал.
   Мангольф хотел повесить трубку, но Гекерот крикнул еще:
   - Конечно, сегодня ваше дело не может сладиться, сами понимаете,  что
тут на меня свалилось. Завтра начнем сначала.  Послезавтра  утром,  если
все пойдет ладно, вы будете стреляться.
   Мангольф сел, чтобы не подпрыгнуть до потолка. Спасен!  Спасен  судом
божьим! Значит, дуэль действительно нечто вроде суда  божьего.  Человек,
еще вчера ему совершенно неизвестный, вмешавшись сегодня в  его  судьбу,
умер вместо него. Мангольф содрогнулся, почуяв  руку  всевышнего.  Потом
снова его охватила радость, - он закурил папиросу. Скорей в гущу  жизни!
На улице он увидел весеннее солнце и женщин.  Ведь  он  еще  молод!  Тут
вдруг ему пришло в  голову,  что  он  не  успеет  состариться,  смертный
приговор не отменен.
   Но время выиграно, значит все выиграно. Он уселся в кафе  у  большого
зеркального окна. Шальная весенняя  суета  на  площади  подбодрила  его,
наглядно показывая неугомонный ход жизни. "И у меня есть лазейки,  и  не
одна, а  десять!"  Однако  каждая  из  лазеек,  на  которой  он  пытался
остановиться, оказывалась несостоятельной. И вот он сидел в одиночестве,
мрачно углубившись в себя. Из глаз его исчезла весенняя суета.  Мангольф
видел только чудовищную могилу, способную поглотить весь мир.
   Скорей бежать!  Убежать  от  страха.  Куда?  У  тебя  на  свете  есть
один-единственный человек. Ему одному твоя жизнь так дорога, что  он  за
тебя пойдет даже на бесчестие.  О!  Он  найдет  средство  уберечь  тебя,
потому что для него все средства хороши. Настал решительный час... И  он
уже стоял у двери Терра.
   Терра не было в Берлине. Где же он? В Рейнской области? Так далеко?
   - Я позвоню к нему. Прямо отсюда. - Его впустили.
   Он сидел, ожидая услышать голос друга. Сидел долго, словно был уже  в
верном прибежище, - и вдруг им овладел ужас. Терра... Ну, да. Терра  мог
вместо него... Как теперь граф Финкенбург. Так могло случиться. "Не  моя
заслуга в том, что  случилось  по-иному.  Я  его  предал".  В  этот  миг
зазвонил телефон. Мангольф хотел попросить, чтобы Терра не вызывали;  но
друг сам был у телефона.
   -  Ты  еле  говоришь,  дорогой  Вольф,  -  сказал  он.  -  Что-нибудь
случилось? Мы непременно  повидаемся  завтра  рано  утром.  Я,  конечно,
считаю своим долгом сегодня же вечером выехать в Берлин.
   - Я не могу ждать до завтра! - вырвалось у Мангольфа.
   - Да и незачем, - подхватил друг. - На что существует автомобиль?  Он
изобретен специально  для  нас.  Я  сажусь  сейчас  же  в  самый  мощный
автомобиль твоего тестя и, если не сломаю шею, буду во втором часу  ночи
у тебя.
   - Я выеду тебе навстречу! - Этот  вопль  проник  в  душу  друга,  как
раньше слезные мольбы.
   Они наскоро  сговорились  о  месте  встречи  на  полпути.  Два  слова
Беллоне, и Мангольф сел в свой собственный автомобиль -  одновременно  с
Терра, который выехал  с  противоположного  конца.  Быстрая  езда  через
весенние деревни, в легком дурмане от воздуха и движения. Страх исчез, и
уже не было ощущения одиночества;  там  его  друг  совершал  часть  пути
вместо него, Мангольфа. Делил с ним путь, страх, опасность. Должно быть,
знал уже все, еще ни о чем не услышав. Наступил  вечер,  они  в  темноте
приближались друг к  другу.  Неудачный  поворот:  Мангольфа  швырнуло  в
сторону. Испуг: не случилось ли сейчас несчастья и с другом?
   Прибытие в маленький городок,  гостиница.  Никого  нет.  Мангольф  не
хотел есть  один  -  и  все-таки  ел,  чтобы  скорей  прошло  время,  но
проходившие минуты сменялись еще более тягостными. Он вышел  из  дому  -
зачем? Зашагал по площади. Какой гнет! Это собор; сплющенный, наполовину
вросший в землю,  он  давил  своей  тяжестью,  одинокий,  мглисто-серый.
Пустые старинные улички с первых же шагов погружались в ночь.  Назад,  к
собору! Мимо проносились летучие мыши. Ах! Сегодня утром, перед шальной,
весенней суетой на площади казалось, что  нетрудно  прожить  этот  день,
хотя бы он был последним. Но здесь - нет.
   Шаги позади одной из колонн, и перед ним очутился Друг.
   - Вольф, дорогой, я искал тебя, -  сказал  он.  Мангольф  молчал,  но
Терра пока и не требовал объяснений. -  Мы,  очевидно,  остановились  на
разных концах этого городишки, милый Вольф. Я не устал, но вот скамейка.
Она стоит под кустами  цветущей  сирени,  в  тени  собора,  и  несколько
осиротелых могил делят с ней эту тень. Отсутствие на скамейке влюбленной
парочки наглядно свидетельствует о безнадежной затхлости этой дыры. Ведь
могилы - обычные наперсники влюбленных. Где-то даже  журчит  вода...  Мы
заменим влюбленную парочку и будем вместо  нее  шептаться  под  журчанье
ручейка.
   И Мангольф тихим голосом начал исповедь. Терра поощрял друга  кивками
и нежными прикосновениями к его плечу. Когда Мангольф дошел до главного,
задыхающимся шепотом, перескакивая через самые тяжкие места  и  торопясь
дальше, Терра стал резким голосом вставлять  замечания:  "Дальше!"  или:
"Превосходно!" Под конец он захохотал злобно и  раскатисто,  а  Мангольф
поник головой.
   - Дорогой Вольф, я ничего другого и не ждал от тебя, - сказал  Терра,
поднявшись, и пошел прочь.
   Гневные шаги гулко застучали  по  плитам;  потом  затихли,  повернули
обратно. Мангольф сидел сгорбившись.
   - Ты бесчестный человек! - произнес Терра.
   - Это действительно твоя точка зрения? - спросил Мангольф.
   - Предположив без всякого права,  что  у  меня  может  быть  любовное
свидание с госпожой фон Толлебен, ты решил натравить на  меня  ее  мужа,
как бешеного пса. Я-то готов простить тебе, но ведь ты  скомпрометировал
даму!
   - Что за  слова!  -  сказал  Мангольф.  -  Давай  говорить  так,  как
свойственно нам. Я тебя предал и за это несу наказание.
   - Если госпожа фон Толлебен хочет тебе мстить, я, ей-богу, не виню ее
за это. - С  этими  словами  Терра  опять  собрался  уйти.  Но  он  лишь
повернулся вокруг своей оси и снова уселся. - Объясни  мне,  пожалуйста,
только одно, - сказал он менее твердо. -  Откуда  у  человека  нашего  с
тобой склада ни с того ни с сего является такая грандиозная  доза  чисто
ребяческой подлости? Ты для меня загадка, дорогой Вольф!
   Однако в его  тоне  меньше  всего  было  удивления.  Мангольф  поднял
голову; они посмотрели  друг  на  друга,  и  оба  до  конца  поняли  все
происшедшее.  Более  простые  натуры  восприняли  бы  это  иначе:  более
простые, привыкшие больше действовать, чем рассуждать.