как хотите", - подумал он.
   - Честь принадлежит моему другу Мангольфу, - сказал он вслух.
   - Я так и думала, с ним вы делитесь даже любовницей.
   - Мне было двадцать лет, когда я ее любил, - возразил он с жаром. - К
тому же это прошло скорее, чем  нам  с  вами  понадобилось,  чтобы  быть
несправедливо  заподозренными  и  стать  угрозой  для  жизни  нескольких
непричастных к делу людей. -  Когда  она,  задетая  за  живое,  опустила
голову, он прибавил еще  тверже:  -  Поверьте,  сударыня,  что  из  всех
жизненных   благ   единственное   неомраченное   благо   -   чувственное
наслаждение.
   Она слышала, как он тяжело дышит от ярости. Только  когда  он  совсем
успокоился, она сказала очень кротко:
   - Вы, вероятно, безгранично любите сына.
   Он просиял, он воскликнул пылко:
   - Вы бы посмотрели на него!.. Конечно, я не смею и думать об этом,  -
пролепетал он, всем своим видом прося о прощении.
   - А почему, собственно, это невозможно? - просто ответила  она.  -  Я
давно об этом мечтаю. Хотите - у вашей сестры Леи?
   - Вы это серьезно?
   - Я знакома с вашей сестрой. Недавно  встретилась  с  ней  у  графини
Альтгот. Какая бы она была прославленная актриса,  если  бы  Альтгот  не
пригласила ее на чашку чая? На днях я заеду к вашей сестре.
   - Вы встретите там большое общество мужчин, - предупредил он.
   - Я приеду с Беллой Мангольф. А вы приходите со своим мальчиком.  Как
его зовут?
   - Клаудиус.
   - Клаудиус, - повторила она у самых его губ.
   Они стояли уже вне крытой аллеи, вероятно муж видел их теперь. Он мог
даже слышать, о чем они так громко говорят. Все равно Алиса спросила:
   - Вы проводите меня наверх, в  министерство  иностранных  дел?  Губиц
уже, наверно, дошел до апогея. - Но он услышал: "Я не отрекаюсь от тебя,
мы пойдем ему навстречу".
   Они вошли в дом. Комнаты одна за другой открывались перед ними, и они
вспоминали: здесь вот, здесь  они  впервые  по-настоящему  увидели  друг
друга. Обстановка другая; они искали место на полу, где стояли их  ноги,
когда вырвалось то слово, когда сверкнул тот незабываемый взгляд.
   Вон в той комнате, в пустом  теперь  кабинете,  они  некогда,  еще  в
начале всех путей, обедали рядом... Вдруг Терра испугался: неподалеку от
него из большого  вольтеровского  кресла  высунулся  и  мгновенно  снова
скрылся старческий профиль с крючковатым носом и подбородком. Губиц!  На
том же месте, что и тогда, словно он с тех  пор  так  и  не  вставал.  И
сейчас он умудрился сесть так, что  его  тело  погрузилось  в  кресло  и
составляло одно целое со своей тенью. Послышался шипящий голос:
   - Дьявольские мысли, Толлебен! Но я их  уже  разгадал.  Они  окружают
меня со всех сторон! -  Шипенье  такое  громкое,  что  в  ушах  звенело;
напрасно Толлебен не отрывался от окна. Он стоял спиной, он подглядывал,
он прислушивался. Для него Алиса и Терра все еще прогуливались по саду.
   - Они окружают меня, - шипел Губиц, его дрожащий профиль высунулся  и
вновь отпрянул назад. - Я не прекращаю слежки, я десятилетиями  принимаю
свои меры. Я открыл их тайные ходы, я воздвиг  перед  ними  неприступные
скалы. Я работал, как циклоп, как крот. Больше не могу!
   Тут он так подскочил, что полы черного сюртука,  свисавшего  с  худых
старческих ребер, взметнулись над креслом; седую  страдальческую  голову
охватили скрюченные руки.
   - Один мозг против целого мира! Вы слышите меня, Толлебен?
   Но Толлебен был во власти собственного безумия.
   - Я в самом центре  всего,  -  шипел  старик,  сползая  все  ниже.  -
Противник охватывает меня концентрическими кругами. Сначала наши границы
блокируются периферией, а дальше континентами и  морями.  Я,  центр,  не
могу прорваться сквозь них. Воздуха! - Он вскочил.
   В тени носового бугра глаза без ресниц померкли от бесцветных быстрых
видений. Тех, что вошли и смотрели на него,  он  не  видел.  В  сюртуке,
гладко выбритый, с ровным пробором, и при этом словно впивается в воздух
пророческими  руками.  "Припадок",  -   прошептала   Алиса.   "Состояние
ухудшилось", - прошептал Терра.
   - Дайте мне метательный снаряд, чтобы пробить их круги.  Изобрети  же
его ты, действительный тайный! - хрипел действительный тайный  советник.
- Что ты видишь?
   Он что-то увидел, что-то засветилось вокруг него,  чего  он,  как  ни
старался, не мог охватить.
   - Синее море! На нем белый корабль! Мой огнедышащий истукан  с  орлом
на каске. Вы еще посмотрите! - И старик поднял окостенелую ногу,  словно
приготовился к танцу дервишей. - Он  замер.  -  Пальба!  -  пронзительно
зашипел он. - Толлебен, вы слышите пальбу?
   Толлебен оставался  глух;  сгорбленный  Губиц  проковылял  к  нему  и
повернул его к себе лицом.
   - Вы ничего не слышите в саду? - спросил Толлебен.
   - Вы слышите пальбу? - спросил Губиц. - Я выпускаю мину,  как  же  не
быть пальбе?
   Они глядели друг на друга, и один не понимал другого... Алиса кивнула
Терра, и оба поспешно скрылись. Она тихо притворила за собой дверь.
   - Вы поняли? - спросила она строго, даже взволнованно.
   - Что я мог понять? Ведь это безумие.
   - Мировая сенсация.
   - Будь я проклят...
   - Пожалуйста, без комедий! - сказала она  нетерпеливо.  -  Мы  узнали
сейчас средство уладить дела в Марокко. Кто знает,  что  знаем  мы,  тот
ведет бег.
   - Что же, действуйте против своего отца! - сказал он кратко и ясно.
   Она побледнела. Отсутствующий взгляд. Потом спросила:
   - Вы действительно посоветовали ему вмешаться в марокканские дела?
   - Во всяком случае, я был скромным  свидетелем  того,  как  он  искал
способ проявить  себя.  Искал  чего-либо  помпезного  для  императора  и
увлекательного для публики. Именно того, что изобрел сию минуту при  нас
этот канцелярский демон. Поспешите, графиня,  перехватить  этот  план  у
князя.
   Тут он увидел слезы у нее на глазах. Не успел он опомниться, как  она
уже выбежала из подъезда. Он - за  ней.  Издали  показался  Ланна.  Дочь
устремилась к нему и подойдя вплотную:
   - Ни слова, папа, немедленно к императору.  Пусть  император  едет  в