- Приходите опять, доктор. Нам надо еще многое сказать друг другу.
   - Ваша светлость, вашего приказания достаточно, чтобы  привести  меня
сюда в любой момент.
   - Нет, нет. Вы работаете, я сижу сложа руки. Приходите, когда  у  вас
будет время.
   Его охватило радостное возбуждение.  Сознание,  что  его  оценили  по
достоинству, придало ему мужества для долгого благодарного поцелуя руки.
И когда он удалился, сознание, что  он  касался  губами  тела  герцогини
Асси, несло его точно на крыльях.
   Она узнала от Павица, что для осуществления  ее  планов  нужно  много
денег, и была изумлена.
   - Необходима неслыханная агитация и звонкие поощрения на все стороны.
   - Это, очевидно, новая  особенность  народа.  За  то,  что  ему  дают
свободу, справедливость, просвещение, благосостояние, он еще требует  на
чай.
   Трибун опустил голову.
   - Но я ничего не имею против, - заявила герцогиня.
   Затем он предложил ей для финансовых операций барона Рущука.
   - Этот Рущук уже банкротился во всех придунайских  государствах  и  в
Вене, где сделал то же самое, был оправдан блестящим образом. Теперь его
считают в десять миллионов.
   Герцогиня сделала  движение.  Павиц  опомнился:  восхищение  адвоката
ловким финансистом было быстро подавлено моральным неодобрением, которое
он возбуждал у представителя народа.
   -  Я  не  оставлю  вас,  ваша  светлость,  в  сомнении   относительно
нравственных  качеств  Рущука.  Я  очень  неохотно  привожу  наше  дело,
священное дело моего народа, в  соприкосновение  с  этой  подозрительной
личностью. Совесть горько упрекает меня... но...
   - Почему же, он, кажется, способный человек?
   - Способный и опасный. В данное время он держится  спокойно,  но  мне
приходится иметь с ним дело, и я знаю, какое честолюбие грызет  его.  Он
хочет стать министром одной  из  стран  европейской  Азии,  где  он  был
осужден in contumaciam: они должны склониться перед  его  блеском.  Если
ваша светлость уполномочите меня предложить ему пост министра  здесь,  в
этой стране... Конечно, человек он в высшей степени недостойный.
   - Что нам до этого? - решила она. - Если только он может помочь  нам.
Те, кто осудил его, несомненно, не лучше. К кому же обратиться?
   Она  пригласила  его  к  себе.  Рущук  был  необыкновенно  элегантный
господин, с красным,  изрытым  оспой  лицом,  густо  обросшим  курчавыми
черными волосами. В красивых панталонах колыхался мягкий живот, а тонкие
руки торопливо и угловато рассекали воздух. Усевшись напротив герцогини,
он сейчас же заговорил о  злополучиях  бедного  народа  и  о  счастливых
странах под владычеством мудрых и  прекрасных  королев;  от  него  пахло
мускусом. Она ничего не ответила; он потер руки и дал заметить, что  они
вымыты одеколоном. Затем он развернул свой носовой  платок;  можно  было
подумать, что он вынул из кармана  букет  фиалок.  Он  хлопнул  себя  по
жилету и взмахнул животом,  точно  кадилом:  из  него  поднялось  облако
пачули.
   "Опасен? - подумала она. - Да, ведь, он смешон".
   Чтобы испытать мгновенным капризом свое счастье, она тут же  поручила
ему верховный надзор  за  управлением  всех  своих  владений,  обширных,
раскинувшихся по всей Далмации,  поместий  покойного  герцога,  островов
Бузи, Лисса, Кирцола с их ценными рыбными ловлями. И увидя себя во главе
этого огромного состояния, Рущук тотчас же стал вдвое увереннее.  Уходя,
он сказал дружески наставительно:
   - Итак, деньги должны все увеличиваться в количестве и доставлять нам
все больше друзей.


   Прежде, чем год пришел к концу, стали  поговаривать,  что  грабежи  и
разбои  сильно  участились.  Разбойники  спустились  с  гор  в   большем
количестве, чем всегда. У итальянцев поджигали хлеба и рубили  оливковые
деревья. В один прекрасный день они находили все свои  виноградные  лозы
изрезанными еще прежде, чем ягоды успевали созреть.  Зимой  72  года  из
Зары на юг отправились два полка стрелков; среди утесов и  на  скалистых
островах восставшие славяне боролись  за  свободу,  которую  им  обещала
неизвестная женщина, далекая, никогда не виданная  королева,  о  которой
они мечтали, о которой пьяные лгали друг другу в кабаках,  и  к  которой
обращали свои жалобы и молитвы. На улицах герцогиня чувствовала,  как  к
ней в экипаж проникали напряженные, серьезные взгляды. Под своими окнами
она слышала торопливые, шаркающие шаги. Это были  сандалии  восьмидесяти
худых, смуглых парней, которые, засунув руки в  штаны  из  козьих  шкур,
робко стояли под колоннами и, как очарованные, смотрели вверх.


   Однажды Павиц с торжественным видом объявил о  прибытии  маркиза  Сан
Бакко. На мгновение ее сердце забилось сильнее: там, где появлялся  этот
старый буревестник, грозили восстание, переворот, политическая авантюра.
Он  отдавал  свое  воодушевление  и  свой  кулак   грекам,   полякам   и
южно-американским борцам за независимость, французской Коммуне,  молодой
России и итальянскому единству. Свобода была лозунгом, на звук  которого
он отзывался без промедления. Он услышал его мальчиком и убежал из дому,
за молодую Италию попал в тюрьму и, вырвавшись из ее  стен,  поспешил  в
Америку к  Гарибальди,  своему  герою.  Он  грабил  в  качестве  корсара
императорские бразилианские корабли и в качестве диктатора господствовал
над экзотическими республиками; от утонченных варваров он терпел смешные
пытки, в лагунах гигантских рек вел свободную, как птица, жизнь бродяги,
воровал коров и бросал  вызовы  государствам:  все  во  имя  свободы.  В
Италии, куда он последовал  за  своим  вождем,  каждая  пядь  земли  еще
сохраняла следы великого борца. Чтобы вспахать ее для семян свободы,  он
взрыл каждую глыбу родной земли своим мечом.
   Теперь, в пятьдесят лет, пылкий  и  властный  боролся  он  в  римской
палате за  красного  генерала.  Он  был  строен  и  гибок,  с  большими,
голубыми, как бирюза, глазами. Рыжая бородка плясала при каждой  гримасе
нетерпеливых губ, белые, как снег, волосы вздымались над узким лбом.
   Он попросил гостеприимства у герцогини; отели ему  не  по  средствам,
сказал он. Он был очень беден, так как отдал свободе человеческого  рода
не только молодость, но и состояние.