Доннибруке, на  большой дороге,  ведущей в  город  с юга. И  когда его отряд
направился  к этому приюту, произошел странный случай: Конэйр увидел впереди
себя  трех  всадников,  облаченных  в  красные одежды и скакавших  на  конях
красной масти. Король тотчас вспомнил свой гейс о "трех всадниках в красном"
и послал вдогонку за ними гонца с повелением вернуться и уступить дорогу. Но
хотя гонец  едва  не загнал  коня, ему  так и не удалось приблизиться к трем
красным  всадникам  ближе чем на бросок боевого копья. Тогда он крикнул, что
король повелевает им вернуться, но один из всадников, обернувшись  и  смерив
его насмешливым взглядом, с  издевкой посоветовал гонцу  поспешить в "приют,
где его ожидают важные новости". Узнав об этом, король вновь и вновь посылал
гонцов  за всадниками, обещая  им большую  награду, если те пропустят короля
вперед и не  будут  маячить  перед ним. Наконец один из  них пропел  грозное
магическое заклинание: "О сын мой! У нас важные вести... Измучились кони, на
коих  мы  скачем, - кони  из сказочных пещер. Хотя  мы  и живы, мы уж  давно
мертвы.   Сын   мой,  какие  грозные  знаки:  головы  сложить,  стервятников
накормить,  воронов угостить, смертельный удар получить, лезвия мечей кровью
живой обагрить... Видишь - щиты пробиты насквозь на закате. Горе, о сын мой,
горе!" После этого  всадники поскакали  вперед, соскочили  со  своих красных
коней,  привязали  их у  входа в приют Да  Дерги и, войдя  в  него,  уселись
напротив дверей. Кстати сказать, "Дерга" означает "Красный". Таким  образом,
оказалось, что Конэйр скакал по дороге  следом за тремя всадниками в красном
в сторону дома Красного. "Увы, - печально заметил Конэйр,  - получается, что
я в один вечер нарушил все свои гейсы.
     С этого момента история Конэйра приобретает характер сверхъестественной
и  мистической притчи,  что, согласно логике ее автора-барда,  указывает  на
приближение  развязки.  Наступила  ночь,  и  на  берегу  Дублинского  залива
высадился  разбойничий  отряд   Ингкела.  Грабители   еще  издали   услышали
приближение  королевской  кавалькады  и  послали  сотоварища,  отличавшегося
острым  зрением, взглянуть, что там  такое.  Вернувшись,  тот рассказал, что
вслед за  Конэйром  в приют  вошел  многочисленный  отряд хорошо вооруженных
воинов. Затем раздался громкий скрежет. Ингкел спросил Феррогана, что бы это
могло быть. Оказалось, что это воин-великан Мак Кехт бьет  кремнем о железо,
спеша  высечь искру  и  развести огонь,  чтобы  приготовить ужин для короля.
"Боже! И зачем  только король оказался здесь этой ночью! - воскликнули  сыны
Десы.  - Какая  досада, что он  попал в руки  врагов".  Однако Ингкел тотчас
напомнил  им, что он в свое время помог им расправиться со своим собственным
отцом  и  братьями  и что  теперь они не  вправе отказываться участвовать  в
нападении на  короля  в  приюте, которое он давно  задумал. Свет от  костра,
разведенного  Мак  Кехтом.  помог отряду  разбойников:  они  заметили  блеск
металлических спиц на  колесах колесниц, стоявших  у дверей приюта. Так  был
нарушен еще один гейс Конэйра.
     Ингкел со своими  подручными сложили большую пирамиду из камней. Каждый
из разбойников  положил  в нее  по камню, так что в итоге получился памятный
знак в честь будущей битвы и в  то же время  своего рода счеты, для подсчета
числа убитых.  Дело в том, что каждый ocтавшийся в живых после битвы забирал
свой камень обратно.
     Теперь  место  действия  опять   переносится  в   приют,  куда   прибыл
королевский  отряд,  намеревавшийся  переночевать  там.  К   дверям  подошла
незнакомая женщина и, постучав,  попросила  впустить  ее. "Голени у нее были
длинными, словно брусья ткацкого станка, и черными, как панцирь  жука-оленя.
На ней была серая шерстяная накидка. Ее волосы ниспадали до самых колен. Рот
ее был перекошен на один  бок, к самому уху". Это была сама Морриган, богиня
смерти  и разрушения клана  Туатха Де Данаан. Перегнувшись  через порог, она
злобно поглядела на короля и его воинов.
     -  Послушай, женщина, - заговорил Конэйр. - ты ведьма-пророчица, скажи,
что нас ждет.
     - Вас ждет беда,  -  отвечала та, - знайте, что  ни  одна крупица вашей
плоти не сможет  покинуть дома, в который  вы сами пришли,  кроме того,  что
унесут в когтях стервятники.
     Затем Морриган опять попросила впустить ее. Конэйр заявил, что его гейс
запрещает ему впускать в свой дом после заката одинокого мужчину  и одинокую
женщину.
     - Ну что ж, - вздохнула  та, -  раз в доме короля для бедной женщины не
найдется ни угла,  ни постели, ни куска  хлеба, значит, все эти  блага будут
отняты у него и переданы кому-нибудь более достойному и родовитому.
     - Раз так, впустите ее, - приказал Конэйр, - впустите, хоть это и будет
нарушением гейса.
     Далее  в  предании следует длинный, блестящий пассаж  с описанием того,
как  сам  Ингкел отправляется  разузнать, что происходит  в приюте. Заглянув
украдкой в дом сквозь колеса колесниц, он тотчас запомнил все и, вернувшись,
описал  сынам  Деса  облик  и  вооружение  каждого из  принцев  и  воинов из
ближайшего окружения Конэйра, а Ферроган и его  братья сразу же узнали их  и
сообщили  ему,  чем каждый из них может  быть  особенно опасен в предстоящем
сражении. Это - Кормак, король Ольстера, честный и доблестный правитель; эти
трое чернокожих мужчин  в черных одеждах - воины-пикты;  этот  грозный муж с
блестящими волосами -  управляющий  самого короля,  мигом прекращающий любые
раздоры: стоит ему только возвысить голос, как  наступает полная тишина, так
что слышно даже упавшую иголку; и помощники у  него под  стать  ему самому -
все как на подбор ростом с мельничный  жернов. Там - грозный воин Мак  Кехт;
когда он  лежит на спине, его полусогнутые  ноги напоминают два холма, глаза
похожи  на озера, нос  - на горный кряж, а его огромный меч сверкает, словно
река  на  солнце.  Рядом  с Конэйром - трое его  сыновей;  золотоволосые,  в
шелковых одеждах,  любимцы всего королевского  двора; им свойственны "манеры
девушки-невесты, сердца  любящих братьев и  свирепость Медведей". Услышав  о
них, Ферроган разрыдался и  не смог  справиться с собой,  пока не  кончилась
ночь.  Кроме них, в приюте были  и трое  фоморов  поистине ужасного  вида, и
Коналл Кирнах со своим кроваво-красным щитом, и Дуфтах Ольстерский  со своим
волшебным  копьем, которое  в паузах  между  битвами приходилось  держать  в
отваре из усыпляющих трав,  чтобы  оно не  вспыхнуло на древке и не  усвоило
вокруг настоящую резню. Тут же были и трое великанов с  острова Мэн, которым
взрослые  жеребцы едва  доставали  до лодыжек.  Странный,  неземной  колорит
проступает  и  в описании  трех обнаженных фигур, повисших  на веревках  под
самым потолком:  это - дочери Бадб  (второе  имя  старухи  Морриган,  богини
воины), "три  ужасных  создания",  которые, как  весьма загадочно  сказано в
повести, "получают раны и гибнут  в каждом бою".  По  всей вероятности,  они
представляют собой призрачные существа, этакие олицетворения войны и смерти,
видение которых дано только Ингкелу. Весь дом и все его многочисленные покои
переполнены воинами, виночерпиями,  музыкантами,  играющими  на всевозможных
инструментах, шутами и  фокусниками, показывающими  разные чудеса, а сам  Да
Дерга  со своими  слугами подает  гостям съестное  и  хмельные напитки.  Сам