техники. Что касается закапывания неандертальцами трупов, то ряд авторов (в
том числе С. А. Токарев, В. Ф. Зыбковец и др.) довольно убедительно
объяснили его без всякой религиозной мотивации и не апеллируя к речевой
функции, чисто биологическими побуждениями, хотя эта тема и ждет дальнейшей
разработки.

Со второго плана на первый план проблема возникновения речи перемещается,
как только выдвинута идея объединения всех прямоходящих высших приматов в
особое семейство троглодитид. Это семейство может быть описано словами
"высшие ортоградные неговорящие приматы". Линней в сочинении "О
человекообразных" предсказывал, что изучение троглодитов покажет философам
всю глубину различия "между бессловесными и говорящими" и тем самым все
превосходство человеческого разума .

Существует ли действительно этот глубокий перелом между отсутствием и
наличием речи в филогении человека, как он наблюдается у ребенка между
отсутствием слов и "первым словом" (с последующим быстрым расширением
речевых средств)? Пусть нам сначала поможет чисто внешнее сопоставление с
прямохождением: мыслимо ли промежуточное состояние между передвижением на
четырех конечностях и выпрямленным положением на двух конечностях? Нет,
"полувыпрямленного" положения вообще не может быть, так как центр тяжести
заставит животное упасть снова на четвереньки, если он не перемещен к
положению выпрямленному -- двуногому. Иными словами, по механической
природе вещей здесь действует принцип "или -- или". Следовательно,
переходное состояние к ортоградности в эволюции высших приматов состояло не
в "полувыпрямленности", а в том, что древесные или наземные антропоиды
иногда принимали выпрямленное положение (брахиация и круриация на деревьях,
перенос предметов в передних конечностях на земле и пр.), а прямоходящие
приматы иногда принимали еще положение четвероногое. Вот сходно обстоит
дело с речью: как увидим, она настолько противоположна первой сигнальной
системе животных, что не может быть живого существа с "полуречью". Тут тоже
действует принцип "или -- или". Другой вопрос: сколь были обширны начальные
завоевания речи у первой сигнальной системы, сколь долго продолжалось ее
наступление.

В прошлом, в частности в XIX в., все предлагавшиеся ответы на вопрос о
происхождении человеческой речи основывались на одной из двух моделей:
перерыва постепенности или непрерывности. На первую модель (дисконтинуитет)
опирался преимущественно религиозно-идеалистический, креационистский взгляд
на человека: человек сотворен вместе с речью, дар слова отличает его от
бессловесных животных как признак его подобия богу, как свидетельство
вложенной в него разумной души. Между бессловесными тварями и говорящим
человеком -- пропасть. На вторую модель (континуитет) опирался
естественнонаучный эволюционизм: всемогущее выражение "постепенно" служило
заменой разгадки происхождения речи. Она якобы шаг за шагом развилась из
звуков и знаков, какими обмениваются животные.

В этом втором взгляде оказался великий соблазн для агенетической науки XX
в. Вторая модель предстала теперь в крайнем варианте: отодвинута как
несущественная шкала степени развития знаковой коммуникации у животных и
человека, привлечена третья группа носителей знаковой коммуникации --
внеречевые человеческие условные знаки и сигналы (в пределе -- все
человеческие "условности:"), а там и четвертая группа -- сигналы, какие
дает машина человеку или другой машине. Получилось гигантское обобщение,
иногда именуемое семиотикой в широком смысле. Но оно потерпело полный крах,
так как оказалось пустым . В сущности это обобщение разоблачило скрытую
ошибку, можно сказать, порок естественнонаучного эволюционизма в вопросах
языка и речи: под оболочкой ультрасовременной терминологии не удалось
удержать то, что так долго таилось под видимостью биологии: антропоморфные
иллюзии о психике животных. Именно изучение человеческих знаковых систем и
их дериватов (в том числе и "языка машин") вскрыло, что никакой знаковой
системы у животных на самом деле нет.

Вот эти неудачи семиотнко-кибернетических неумеренных обобщений неожиданно
подстегнули научные искания в направлении первой из названных моделей --
дисконтинуитета: а что, если она не обязательно связана с представлением о
чуде творения, что, если этому перевороту удастся найти естественнонаучное
объяснение?

Большая заслуга антрополога В. В. Бунака , а некоторое время спустя
специалиста по психологии речи Н. И. Жинкина (ряд устных докладов) состояла
в обосновании тезиса, что между сигнализационной деятельностью всех
известных нам высших животных до антропоидов включительно и всякой
известной нам речевой деятельностью человека лежит эволюционный интервал --
hiatus. Однако предполагаемое этими авторами восполнение интервала лишь
возвращает к старому количественному эволюционизму. Ниже в нескольких
главах этой книги я излагаю альтернативный путь: углубление и расширение
этого интервала настолько, чтобы между его краями уложилась целая система,
противоположная обоим краям и тем их связывающая.

В заключении предыдущей главы уже было дано определение некоей специфики
человеческих речевых знаков, абсолютно исключающее нахождение того же
самого в редуцированном виде у животных. Здесь скажем шире: у человеческих
речевых знаков и дочеловеческих доречевых квазизнаков при строгой
логической проверке не оказывается ни единого общего множителя (если не
говорить о физико-акустической и физиолого-вокативной стороне, которая по
механизму обща с духовыми инструментами, свистками, гудками, клаксонами,
воем ветра в трубе, но не имеет обязательной связи с проблемой знаков).
Если слову "знаки" дано определение, подходящее для речи и языка человека,
не оказывается оснований охватывать этим словом ни звуки, которые животное
слышит, т. е. безусловнорефлекторные и условнорефлекторные раздражители, ни
звуки, которые оно издает, в том числе внутрипопуляционные и внутристадные
сигналы. Один из семиотиков, Л. О. Резников, принужден называть речевые
человеческие знаки "знаками в строгом смысле" . Но не в строгом смысле нет
и знаков: есть лишь признаки, объективно присущие предметам и ситуациям, т.
е. составляющие их часть. Они не могут быть отторгнуты от "обозначаемого",
они ему принадлежат.

Это справедливо и для тревожного крика -- он неотторжим от опасности, как
справедливо и для любого другого птичьего или звериного сигнала. Если вожак