Есть физиологи и представители других дисциплин, утверждающие, что
сложнейшим и важнейшим объектом современной науки является индивидуальный
мозг, в том числе рассмотренный в его развитии от низших животных до мозга
человека. Действительно, последний характеризуется не только цифрой "10 --
15 миллиардов нервных клеток", не только глубокой сложностью каждой из них,
не только их специализацией и системами, но и необозримо многообразными
связями между ними внутри целого мозга. И все-таки, что до человеческого
мозга, то его действие в каждый данный момент определяется не одной
величиной этих внутренних взаимосвязей. Нет, здесь недостаточно работу
отдельной нервной клетки возвести в огромную n-ную степень, но в отличие от
животных и работа каждой такой системы, т. е. мозга, должна быть возведена
в не менее огромную n-ную степень, будучи помножена на работу
предшествовавших и окружающих человеческих мозгов. Эта связь между мозгами
осуществлялась и осуществляется только второй сигнальной системой --
речевым общением. Может показаться, что есть и иные каналы психической
связи между людьми кроме речи и мимики. Это прежде всего аппарат
автоматической имитации действий и звуков. Этот аппарат отнюдь не
специфичен для человека, мало того, если у человека он ярко выражен в
раннем онтогенезе (и подчас в патологии), то как раз развитие речи
сопровождается его торможением и редуцированием, так что в основном он
уступает место сознательному выбору объекта для подражания. Далее,
психологам подчас кажется, что школой социализации человека в онтогенезе
служит уже само употребление предметов, изготовленных другими людьми и
подсказывающих своей структурой, как ими орудовать. Указывают, что
колыбель, соска, пеленки, искусственное освещение -- все это вовлекает
ребенка в человеческий мир, научая его действиям с этими продуктами чужого
сознания, чужого труда. Однако идея о таком канале социализации иллюзорна.
Ведь домашние животные или даже пчелы осваивают пользование предметами
человеческого изготовления и употребления, тем более созданные для них
кормушки, ходы, лазы, ничуть не делаясь от этого социальными.

Дж. Бернал пишет: "Язык выделил человека из всего животного мира" .
Кибернетики, бионики и семиотики одни согласны с этим, другие несогласны.
Что До лингвистов, они давно понимают, что это так. Вот, например, что
писал в конце своей жизни Л. Блумфильд в статье "Философские аспекты
языка": "Позвольте мне выразить уверенность, что свойственный человеку
своеобразный фактор, не позволяющий нам объяснить его поступки в плане
обычной биологии, представляет собой в высшей степени специализированный и
гибкий биологический комплекс и что этот фактор есть не что иное, как
язык... Так или иначе, но я уверен, что изучение языка будет тем
плацдармом, где наука впервые укрепится в понимании человеческих поступков
и в управлении ими" . К сожалению, психология и антропология в общем далеки
от такого убеждения. В содержательной синтетической книге Б. Г. Ананьева
этому ядру человека, его речевому общению и речевой деятельности в сущности
не нашлось места, хотя и упоминается о важности палеолингвистики для
изучения антропогенеза. А в синтетической книге по антропологии А. Барнетта
нет и такого упоминания;

тут ядра человеческого рода -- его речевой коммуникации -- вовсе нет. В
разных книгах по антропогенезу эта тема, конечно, в той или иной мере
трактуется, однако никогда не на переднем плане и частенько не слишком-то
профессионально. На последнем, VIII Международном конгрессе по антропологии
и этнологии (Токио, 1968 г.) лишь американский антрополог Каунт и автор
этих строк посвятили свои доклады нейрофизиологическим аспектам
происхождения речи ("фазии", по терминологии Каунта) и настаивали на
невозможности дальнейших исследований антропогенеза вне этой проблематики.

Задача состоит в том, чтобы определить, во-первых, что именно мы понимаем
под речью, речевой деятельностью, фазией; во-вторых, установить тот этап в
филогенезе человека, к которому это явление (а не накопление его
предпосылок) может быть приурочено.

По первому вопросу ограничимся здесь следующей формулой, однозначно
отграничивающей человеческую речь от всякой сигнализации или, если угодно,
коммуникации и животных, и машин. Специфическое свойство человеческой речи
-- наличие для всякого обозначаемого явления (денотата) не менее двух
нетождественных, но свободно заменимых, т. е. эквивалентных, знаков или
сколь угодно больших систем знаков того или иного рода. Их инвариант
называется значением, их взаимная замена -- объяснением (интерпретацией).
Эта обмениваемостъ (переводимость, синонимичность) и делает их собственно
"знаками". Ничего подобного нет в сигналах животных. Оборотной стороной
того же является наличие в человеческой речи для всякого знака иного вполне
несовместимого с ним и ни в коем случае не могущего его заменить другого
знака. Эту контрастность можно назвать антонимией в расширенном смысле. Без
этого нет ни объяснения, ни понимания.

По второму вопросу -- о филогенетической датировке появления речи -- данные
эволюции мозга и патологии речи свидетельствуют, что речь появляется только
у Homo sapiens . Более того, можно даже отождествить: проблема
возникновения Homo sapiens -- это проблема возникновения второй сигнальной
системы, т. е. речи. На предшествующих уровнях антропогенеза каменные
"орудия" и другие остатки жизнедеятельности ничего не говорят психологу о
детерминированности этой деятельности речью. Напротив, "орудия" нижнего и
среднего палеолита среди одной популяции своей стереотипностью в масштабах
не только поколения, но сотен и тысяч поколений говорят о полной
автоматизированности действий при их изготовлении. Отдельные экземпляры
каждого типа варьируются по ходу изготовления в зависимости от изломов,
получившихся на камне, но не более чем варьируется комплекс наших движений
при осуществлении ходьбы, бега, прыганья в зависимости от малейших различий
грунта, посредством механизма обратной коррекции, -- как показано Н. А.
Бернштейном в исследовании о построении движений. Изготовление того или
иного набора этих палеолитических камней было продуктом автоматической
имитации соответствующих комплексов движений, протекавшей внутри той или
иной популяции. Медленные спонтанные сдвиги в этой предчеловеческой технике
вполне укладываются в рамки наблюдений современной экологии и этологии над
животными. Для тех видов жизнедеятельности животных, когда последними
изготовляются материальные посредствующие звенья между собой и средой Маркс
и Энгельс употребляли понятие инстинктивного (в противоположность
сознательному) животного труда. Действительно, если тут и говорить о труде,
то он качественно отличен от человеческого труда. Это два разных понятия.