- А я и не думала беспокоиться.
     - И слава богу! Поскольку матушка вынудила меня столь неучтиво  сказать
в лицо женщине то, о чем обычно молчат, хотя порою и думают,  давайте  будем
друзьями, словно мы оба мужчины, и для начала  не  станем  больше  лукавить.
Обещайте больше не говорить обо мне дурно моему брату.
     - А когда же я говорила о вас дурно?
     - Разве вы не жаловались на мою нескромность... сегодня вечером?
     - Я сказала, что боюсь ваших насмешек и что,  если  они  повторятся,  я
уеду отсюда, вот и все.
     "Да они спелись! - подумал герцог. - Быстро!"
     - Если вы хотите покинуть матушку из-за моей персоны,  что  ж,  значит,
вы обрекаете меня на разлуку с ней.
     - Зачем такие крайности! Сын не уходит  от  матери  из-за  постороннего
человека.
     - Но если я вам внушаю неприязнь и даже страх, я готов на это -  только
не уезжайте, и я исполню  любое  ваше  желание.  Может  быть,  я  должен  не
замечать вас, не разговаривать с вами и даже не кланяться?
     - Я не хочу никаких крайностей. Вы  достаточно  умны  и  опытны,  чтобы
понять, как я безыскусна  в  беседе  и  бессильна  отразить  ваши  словесные
атаки.
     - Вы чересчур скромны. Однако ж, если вам  не  угодно,  чтобы  к  моему
уважению  невольно  примешивалось  искреннее  восхищение   вами,   а   знаки
внимания, которые нельзя вам не оказывать, беспокоят вас и тревожат,  можете
быть уверены, что я сдержу  обещание  и  впредь  вам  не  придется  на  меня
жаловаться. Клянусь самым дорогим, что у меня есть, - своей матерью!
     Исправив свою ошибку и успокоив Каролину, отъезд  которой  разрушил  бы
его план, герцог принялся с неподдельным восторгом говорить  ей  об  Урбене.
Слова его звучали так искренно, что мадемуазель де  Сен-Жене  отказалась  от
своих предубеждений, перестала тревожиться  и  поспешила  написать  Камилле,
что дела идут хорошо, что герцог,  оказавшийся  гораздо  лучше,  чем  о  нем
говорят, даже поклялся честью оставить ее в покое.
     В  течение  месяца,  протекшего  с  этого  дня,   Каролина   почти   не
встречалась  с  маркизом  де  Вильмером.  Сначала  ему  пришлось  заниматься
денежными делами брата, а потом он уехал из Парижа, сказав матери, что  едет
в  Нормандию,  где  собирается  осмотреть  старинный  замок,  план  которого
необходим для затеянного им исторического труда. Только герцог знал, что  он
отправился в противоположную сторону, дабы, сохраняя  строжайшее  инкогнито,
проведать своего сына.
     Герцог  с  головой  ушел  в  дела,  связанные  с  его  новым   денежным
положением. Он продал лошадей, обстановку, рассчитал слуг и  из  соображений
экономии, а также по  материнской  просьбе  поселился  во  втором  этаже  ее
особняка, тоже предназначавшегося на продажу, но с условием, что  в  течение
десяти  лет  Урбен  будет  тут  хозяином  и  апартаменты  маркизы  останутся
неприкосновенными.
     Урбен сразу перебрался в третий этаж и перетащил книги в свое  скромное
жилище, уверяя, что нигде ему лучше не жилось и что вид на  Елисейские  поля
просто великолепен. Пока  он  отсутствовал,  начались  сборы  в  деревню,  и
мадемуазель  де  Сен-Жене  написала  своей  сестре:  "Считаю  дни,   которые
остаются до переезда в этот райский уголок, где наконец я вдоволь  нагуляюсь
и надышусь свежим воздухом. Надоели цветы, которые вянут на  наших  каминах.
Скорей бы увидеть те, что цветут в лугах".


VII

                Письмо маркиза де Вильмера герцогу д'Алериа

                                                                  "Полиньяк,
                                                       1 мая 1845, через Пюи
                                                             (Верхняя Луара)

     Сообщенный  тебе  адрес  -  это  тайна,  которую  доверяю  брату,  и  я
счастлив, что могу тебе ее доверить. Если со мной случится нежданная беда  и
я умру вдали от тебя, ты будешь знать, что первым делом нужно приехать  сюда
и проследить за тем, чтобы моего мальчика не бросили люди, которым  поручено
его воспитание. Эти люди меня  не  знают;  им  неизвестны  ни  мое  имя,  ни
родина, они даже не предполагают, что Дидье - мой сын. Я тебе уже говорил  -
такая предосторожность необходима. Господина  де  Жоставляют подозрения, и он, чего доброго, может  усомниться,  что  его  дочь
действительно рождена от него. Эти опасения так мучили несчастную мать,  что
я поклялся скрыть Дидье от всех до тех пор, пока не  решится  участь  Лауры.
Словом, я должен быть крайне осторожен, так как не раз замечал,  что  кто-то
внимательно следит за каждым моим шагом.
     Поэтому я укрыл сына далеко от Парижа, где никто меня не знает и где  я
не рискую случайно столкнуться со знакомыми. Люди, приютившие Дидье, с  виду
вполне надежные, славные и скромные  -  во  всяком  случае,  они  не  задают
лишних вопросов и не приглядываются ко мне.  Кормилица  Дидье  -  племянница
Жозефа, того старого и доброго лакея, который умер у нас в прошлом году.  Он
мне ее и рекомендовал, хотя ей тоже неизвестно, кто я такой. Она знает  меня
под именем Бернье.  Это  молодая,  здоровая,  добродушная  женщина,  простая
крестьянка, но живущая в сравнительном  достатке.  Я  не  давал  ей  больших
денег, опасаясь, что все равно не вытравлю из нее  деревенской  скаредности,
которая тут, по-моему, укоренилась, как нигде; я же стремлюсь к тому,  чтобы
мой мальчик рос в условиях настоящей деревенской жизни,  но  не  страдал  от
чрезмерных суровостей этих условий, ибо это может  губительно  сказаться  на
его здоровье.
     Пишу тебе  из  дома  моих  хозяев.  Они  фермеры  и  хранители  мрачной
средневековой крепости, которая стоит на вершине. Эта  твердыня  -  колыбель
того семейства, последние отпрыски которого сыграли столь плачевную  роль  в
недавних злоключениях нашей монархии. В этой  глуши  их  предки  сыграли  не
менее важную и жалкую роль в те времена, когда феодалы мало  чем  отличались
от мелких королей. Меня это занимает в связи с тем историческим  сочинением,
для которого я  собираю  здешние  предания,  изучаю  крепость  и  местность.
Словом, я не  полностью  обманул  матушку,  сказав  ей,  что  отправляюсь  в
путешествие, чтобы образовать свой ум.
     В  самом  сердце  этой  прекрасной  Франции   есть   и   впрямь   много
интереснейших мест, куда ездить не модно, -  потому-то  неприступные  уголки
этого края  до  сих  пор  остаются  кладезями  неизведанного  для  ученых  и
источниками вдохновения для поэтов. Здесь нет дорог, проводников  и  никаких
средств передвижения; здесь все открытия даются  ценою  риска  и  усталости.