эти поиски могли его насторожить. Гораздо  вернее  было  бесшумно  пройти  в
темноте вдоль аллеи и поглядеть на то, как любовники встретятся и  заговорят
друг с другом.
     А Каролина уже не думала о герцоге. Отъехав на  порядочное  расстояние,
чтобы  избавить  себя  от  нескромных  излияний,  мало   подобающих   такому
благовоспитанному человеку, как герцог  д'Алериа,  Каролина  пустила  лошадь
шагом,  боясь  впотьмах  наткнуться  на  ветки  и,  кроме   того,   чувствуя
потребность не столько в  быстрой  езде,  сколько  в  раздумье.  На  душе  у
Каролины  было  сумрачно  и  беспокойно.  Обхождение  маркиза  казалось   ей
непонятным, даже оскорбительным. Она искала объяснение ему в  глубине  своей
совести и, ничего не найдя, упрекнула себя за то, что слишком  много  думает
о маркизе. Вероятно, все люди,  поглощенные  серьезной  работой,  отличаются
странностями, ну, а если маркиз и впрямь  испытывает  к  ней  неприязнь,  то
ведь он собирается жениться, и, значит, маркиза  будет  так  счастлива,  что
бедная  компаньонка  сможет  уйти  от  нее,   не   зная   за   собой   греха
неблагодарности.
     Размышляя о будущем и о том, что ей  нужно  посоветоваться  с  госпожой
д'Арглад, которая, вероятно,  сумеет  приискать  ей  новое  место,  Каролина
вдруг почувствовала, что лошадь ее внезапно остановилась,  и  увидела  рядом
какого-то человека; он сделал резкое движение, и ей стало не по себе.
     - Это вы, Андре?  -  спросила  девушка,  замечая,  что  лошадь  как  бы
повинуется знакомой руке; неизвестный, чью одежду в темноте невозможно  было
разглядеть, молчал, и голос Каролины дрогнул:
     - Это вы, герцог? Зачем вы остановили меня?
     Ответа не  последовало:  человек  отпустил  лошадь  и  исчез.  Каролину
охватил страх, смутный, но непреодолимый;  не  смея  обернуться  назад,  она
дала шпоры Жаке и, так никого и не увидев, помчалась вперед.
     Герцог был в десяти шагах от того места,  где  произошла  эта  странная
встреча. Он  ничего  не  разглядел,  но  слышал,  каким  испуганным  голосом
говорила мадемуазель де Сен-Жене в ту минуту,  когда  внезапно  остановилась
ее лошадь. Герцог опрометью кинулся к незнакомцу и, очутившись с ним  нос  к
носу, схватил его за ворот.
     - Кто вы такой? - крикнул он.
     Незнакомец упорно старался вырваться из  рук  и  скрыться,  но  герцог,
обладавший силой поистине геркулесовой, вывел своего противника из  чащи  на
середину аллеи. Каково же было его удивление, когда он  увидел  перед  собой
брата!
     - Боже мой, Урбен! - воскликнул  он.  -  Я  тебя  не  ударил?  Кажется,
нет... Отчего ты молчал?
     - Не знаю, - отвечал очень взволнованный маркиз  де  Вильмер.  -  Я  не
узнал твоего голоса... Ты со мной разговаривал? За кого ты меня принял?
     - Клянусь честью, за обыкновенного вора!  Это  ты  только  что  напугал
мадемуазель де Сен-Жене?
     - Я, вероятно, невольно напугал ее лошадь. А где же сама мадемуазель?
     - Черт возьми, от страха помчалась прочь. Неужели ты  не  слышишь,  как
она скачет к дому?
     - Зачем же ей бояться меня? - спросил  маркиз  со  странной  горечью  в
голосе. - Я не  хотел  ее  обидеть,  -  и,  устав  вести  эту  игру,  маркиз
добавил: - я хотел только с ней поговорить.
     - О ком? Обо мне?
     - Да, если хочешь, о тебе. Я хотел узнать, любит ли она тебя.
     - Отчего же ты не заговорил с ней?
     - Не знаю. Я не мог произнести ни слова.
     - Тебе нездоровится?
     - Да, я болен, очень болен сегодня.
     - Пойдем, брат, домой, - сказал герцог. - Ты, я вижу,  весь  горишь,  а
уже выпала роса.
     - Это не важно, - сказал маркиз, усаживаясь на пень у обочины аллеи.  -
Я хочу умереть.
     - Урбен! - воскликнул герцог,  которого  внезапно  осенило.  -  Так  ты
любишь мадемуазель де Сен-Жене!
     - Я? Люблю? Разве она не  твоя...  разве  ей  не  суждено  стать  твоей
любовницей?
     - Разумеется,  нет,  если  ты  ее  любишь.  Для  меня  это  прихоть,  я
волочился за ней от безделья и от тщеславия, но  она  совершенно  равнодушна
ко мне и даже не поняла меня любовных ухищрений. Клянусь,  это  правда,  как
правда то, что я сын своего отца. Она так же чиста, свободна и горда, как  в
тот день, когда переступила порог нашего дома.
     - Зачем же ты заманил ее в чащу и оставил одну?
     - Я тебе только что поклялся - я говорю правду, а  ты  мне  не  веришь!
По-моему, от любви ты ума решился.
     - Ты дал слово вставить девушку в покое  и  изменил  ему!  Я  знаю,  ты
нарушишь любую клятву,  если  дело  касается  любовной  интриги.  Иначе  вы,
счастливые волокиты, не смогли бы вскружить голову  стольким  женщинам!  Для
вас любые обязательства - пустой звук. Разве ты действовал честно, пуская  в
ход нелепые, а возможно, изощренные  уловки  -  я  ведь  ничего  в  этом  не
понимаю, - играя на самолюбии, на легковерии,  на  всех  слабых  или  дурных
сторонах женской натуры, чтобы  заманить  мадемуазель  де  Сен-Жене  в  свои
сети? Для тебя нет ничего святого. В  твоих  глазах  добродетель  -  смешной
недуг, от которого нужно излечить беспомощную и неопытную  простушку.  Разве
пропасть,  в  которую  ты  пытался  завлечь  эту  девушку  без  приданого  и
родовитых предков, не казалась тебе естественным для нее  исходом,  неважно,
счастливым или роковым? Разве ты не издевался надо мной нынче  утром,  когда
уверял, что женишься на ней? А теперь ты говоришь: "Так ты ее любишь? А  для
меня это прихоть, я волочился за ней  от  безделья  и  тщеславия".  Вот  оно
каково,  ваше  чудовищное  тщеславие  распутников!  Из-за  него  вы   готовы
вывалять в грязи все, что попадается вам под  руку!  Ваши  взгляды  -  и  те
пятнают женщину. Ты мысленно  унизил  эту  девушку,  большего  для  меня  не
нужно. Я уже ее не люблю!
     Впервые в жизни так поговорив с братом, маркиз поднялся и быстро  ушел,
полный мрачной, неистребимой ненависти.
     Разгневанный герцог тоже  вскочил  на  ноги,  собираясь  потребовать  у
брата сатисфакции. Он сделал несколько шагов, потом вдруг остановился и  сел
на тот самый пень, где только  что  сидел  маркиз.  Душой  герцога  овладела
мучительная  борьба;  раздосадованный  и  взбешенный,  он   вместе   с   тем
чувствовал, что брат для него неприкосновенен. Герцог не совсем  понимал,  в
чем же его вина, тем не менее был сильно подавлен,  невольно  сознавая,  что
правда на стороне Урбена. Он ломал себе руки, и крупные слезы горя и  ярости
текли по его щекам.
     Явился Андре и сообщил, что его ищет маркиза.  Гости  уже  разъехались,