Бьюсь об заклад, через пять минут она будет здесь.
     - Возможно, - кротко ответил маркиз.  -  В  ней  столько  милосердия  и
преданности. Она придет из жалости, а видеть, что она  только  жалеет  меня,
еще тяжелее.
     - Ба, да ты, я вижу, ничего в этом не понимаешь. Жалость и есть  начало
любви. Если бы ты послушался меня, то через неделю...
     - Зачем ты надрываешь мне душу? Ведь если б добиться ее любви было  так
легко, я не мечтал бы о ней день и ночь.
     - Хорошо, ты по крайней мере простился бы с иллюзиями и  успокоился.  А
это уже кое-что.
     - Это был бы мой  конец,  Гаэтан,  -  воодушевившись,  возразил  маркиз
крепнущим голосом. - Как мне бесконечно жаль, что ты не можешь понять  меня,
точно между нами пролегла пропасть. Будь осторожен, мой бедный  друг.  Любая
опрометчивость, легкомысленность, любая нечаянная  ошибка  с  твоей  стороны
убьют меня скорее, чем пуля, пущенная тобой из револьвера.
     Герцог был в полном замешательстве. Он  думал,  что  раз  молодые  люди
испытывают друг к  другу  сердечное  влечение,  то  достаточно  отбросить  в
сторону маловажные, с его точки зрения, предубеждения, и все  уладится  само
собой. Но маркиз, как казалось  Гаэтану,  из-за  свойственной  ему  странной
щепетильности  только  осложняет  дело.  Ведь,  судя  по  его  словам,  если
мадемуазель де Сен-Жене отдалась бы ему без любви, страсть маркиза пошла  бы
на убыль, а, выздоровев от чувства, истерзавшего его сердце, он еще  сильнее
мучился бы и страдал. Этот непонятный ему тупик тем более  огорчал  герцога,
что ему приходилось принимать в расчет как волю,  так  и  убеждения  Урбена.
Поговорив с ним еще и  осторожно  заглянув  в  тайники  его  сердца,  герцог
пришел к заключению, что осчастливить маркиза можно только  одним  способом:
помочь ему удостовериться в ответном чувстве Каролины и внушить  надежду  на
то, что, проявив  терпение  и  деликатность,  Урбен  добьется  успеха.  Пока
фантазия Гаэтана витала в саду романической любви, маркиз охотно  предавался
убаюкивающим душу радужным мыслям.
     Но едва только брат склонял его к тому, что пора, собравшись  с  духом,
открыть Каролине сердце, маркизом овладевали мрачные предчувствия того,  что
случится неотвратимая беда, и, к несчастью своему, он не  обманывался.  Ведь
Каролина должна была либо отказать маркизу и покинуть Севаль,  либо  принять
его предложение (соблазнить девушку даже не приходило  Урбену  в  голову)  и
повергнуть в страшное отчаяние  престарелую  госпожу  де  Вильмер,  которая,
вероятно, не переживет утраты своих иллюзий.
     Погруженный в эти размышления, герцог сидел у постели  брата:  тот  уже
дремал, предварительно вырвав у Гаэтана обещание уйти к  себе  и  отдохнуть,
как только сам он заснет. Не зная, как  помочь  маркизу,  Гаэтан  злился  на
самого себя. Самым надежным  казалось  ему  рассказать  обо  всем  Каролине,
воззвать к ее милосердию,  попросить  ее  вдохнуть  силы  в  душу  болящего,
скрыть от него будущее и утешить смутными обещаниями и поэтическими  речами.
Это, однако, в свой черед,  означало  толкнуть  бедную  девушку  на  опасный
путь; да и Каролина, уже достаточно  взрослая,  немедленно  поймет,  что  на
этом пути рискует и своей  репутацией  и,  может  быть,  покоем  собственной
души.
     Судьба, которая весьма  деятельно  вмешивается  в  драмы  такого  рода,
сделала то, что не решался сделать герцог д'Алериа.


XIII

     Хотя герцог пообещал брату никому не  говорить  о  его  недуге,  он  не
посмел  сдержать   слово,   побоявшись   слишком   тяжкой   ответственности.
Утверждая, что не верит в медицину, герцог верил в  любого  лекаря,  поэтому
решил отправиться в Шамбон  и  посоветоваться  с  тамошним  молодым  врачом,
который со знанием дела и  осмотрительностью  лечил  его  в  свое  время  от
легкого недомогания. Врачу можно будет рассказать под  секретом  о  здоровье
маркиза, пригласить его на следующий день в замок под  предлогом,  будто  он
хочет продать клочок луговины, вклинившийся в земли севальского поместья,  и
устроить так, чтобы он увидел маркиза, внимательно присмотрелся к  его  лицу
и поведению, ничего при этом не говоря больному. Его частное  мнение  герцог
сумеет сообщить потом Урбену,  и  тот,  возможно,  перестанет  упрямиться  и
прислушается к нему. Размышлять в безмолвии ночи было не в  натуре  герцога.
Чтобы унять свое беспокойство, ему нужно  было  действовать.  Он  рассчитал,
что через полчаса будет в Шамбоне  и  что  ему  хватит  часа  на  то,  чтобы
разбудить врача, договориться с ним и вернуться в  замок.  Он  мог  приехать
домой до того, как  его  брат,  заснувший,  как  ему  казалось,  спокойно  и
крепко, пробудится от первого сна.
     Герцог бесшумно покинул спальню  маркиза,  вышел  через  сад,  стараясь
никого ненароком не разбудить, торопливо спустился к  реке  и  через  мостик
возле мельницы выбрался на тропинку, ведущую в Шамбон. От лошади  и  обычной
дороги герцог отказался только по одной причине: он  не  хотел  подымать  на
ноги спящий дом.
     Маркиз спал чутко и слышал, как брат на цыпочках выбирался из  комнаты,
но, не подозревая о его плане  и  желая,  чтобы  он  отдохнул,  притворился,
будто ничего не замечает.
     Было  уже  за  полночь.  Простившись  с  маркизой,   госпожа   д'Арглад
последовала за Каролиной в ее каморку, чтобы еще немного поболтать.
     - Ну, душечка моя, - сказала она, - признавайтесь! Вам  и  вправду  так
нравится тут жить или вы только делаете вид? Может,  что-нибудь  вам  не  по
нраву, говорите начистоту.  Господи,  в  каждом  доме  есть  свои  изъяны...
Пользуйтесь тем, что я здесь, и выкладывайте все без  околичностей.  Маркиза
прислушивается к моему мнению. У меня счастливое преимущество: самой  ничего
не надо, и я безо всякого стеснения могу помогать своим друзьям.
     - Вы очень добры, - ответила Каролина, -  но  здесь  со  мною  все  так
милы, что если б мне что-то  было  неприятно,  я  сказала  бы  об  этом  без
обиняков.
     - И слава богу, благодарю  вас,  -  ответила  Леони,  отнеся  последние
слова Каролины  на  свой  счет.  -  Ну,  а  герцог?  Небось  этот  красавчик
волочился за вами?
     - Право, самую малость, и к тому же теперь с этим покончено.
     - Ваша откровенность меня радует. После того как я посоветовала  вам  в
письме пойти компаньонкой к маркизе, меня, знаете, просто загрызла  совесть.
Я ведь даже не обмолвилась об этом сердцееде.
     - Да, вы точно боялись со мной заговорить о нем.
     - Бояться не боялась,  но  забыла  совершенно.  Не  голова  у  меня,  а
решето. Потом себе же  выговаривала:  "Господи,  только  бы  мадемуазель  де
Сен-Жене не обидели его ухватки". Он ведь всех так поддразнивает!