XVI

     Велев кучеру следовать за ними, маркиз отправился с  Каролиной  пешком,
участливо расспрашивая ее о сестре и о детях. Но за все время этой  короткой
прогулки, и  даже  в  Ботаническом  саду,  в  тенистых  аллеях  Швейцарского
оврага,  маркиз  не  обмолвился  о  себе.  И  только   на   обратном   пути,
остановившись с Каролиной под  раскидистыми  ветвями  кедра  Жюссье,  маркиз
улыбнулся и с полным равнодушием промолвил:
     - А  вы  знаете,  что  сегодня  я   должен   официально   представиться
мадемуазель де Ксентрай?
     Ему показалось, что рука Каролины задрожала,  однако  девушка  ответила
ему искренно и твердо:
     - Нет, я не знала, что сегодня.
     - Я говорю с вами об этом, -  сказал  маркиз,  -  только  потому,  что,
насколько мне известно, матушка с братом посвятили вас  в  их  замечательный
план. Сам я вам не говорил о нем - это не имело смысла.
     - Значит, вы думали, что ваше счастье для меня безразлично?
     - Счастье? Разве я могу найти его в  браке  с  незнакомой  особой?  Вы,
друг мой, хорошо знаете меня. Как же после этого вы такое говорите?
     - Тогда... вероятно, счастье вашей матери, ибо  оно  зависит  от  вашей
женитьбы.
     - Это уже другое дело, -  живо  согласился  маркиз  де  Вильмер.  -  Не
угодно ли посидеть на этой скамейке? Мы здесь с вами одни, и я позволю  себе
рассказать вам коротко о своем положении. Вы не озябнете? - спросил  маркиз,
усаживаясь с Каролиной и бережно закутывая девушку в ее плащ.
     - Нет, а вы?
     - О, благодаря вам у меня теперь крепкое здоровье, потому  мои  близкие
и задумали сделать из меня отца семейства. Однако это  счастье  мне  не  так
необходимо, как некоторым кажется. В  жизни  есть  дети,  которых  любишь...
хотя бы  так,  как  вы  любите  детей  вашей  сестры.  Но  не  о  том  речь.
Предположим, что я  действительно  мечтаю  о  многочисленном  потомстве!  Но
вы-то знаете, как я отношусь  к  дворянству,  стало  быть  даже  продолжение
нашего знатного рода меня нимало  не  занимает.  К  несчастью  для  близких,
взгляды мои резко расходятся с общепринятым мнением.
     - Мне это известно, - ответила мадемуазель де  Сен-Жене,  -  но  у  вас
слишком возвышенная душа, чтобы не стремиться узнать самые  святые  и  самые
обыкновенные житейские привязанности.
     - Думайте, как  вам  угодно,  -  продолжал  маркиз,  -  и  можете  даже
считать, что выбор жены, достойной  стать  матерью  моих  будущих  детей,  -
самое важное дело в моей жизни. Допустим! Но неужели вы полагаете, что  этот
священный и очень ответственный выбор я сделаю не  сам,  а  доверю  кому-то?
Неужели вы думаете, что, проснувшись в одно  прекрасное  утро,  моя  матушка
может  сказать:  "В  свете  есть  весьма  родовитая   барышня   с   изрядным
состоянием, и она будет женой моего сына, поскольку этот брак кажется мне  и
друзьям выгодным и достойным. Правда, мой сын незнаком с этой особой, но  не
велика беда. Может быть, она вообще ему не понравится, или, возможно, он  ей
не понравится, - зато будут рады мой старший сын, моя  подруга  герцогиня  и
все  завсегдатаи  моего  салона.  Если  же  сын  мой,  воспротивившись  моей
причуде, не простится со  своей  неприязнью  к  женитьбе,  он  будет  просто
чудовище!  А   если   мадемуазель   де   Ксентрай   посмеет   не   плениться
совершенствами моего сына, тогда она недостойна носить  свое  славное  имя!"
Неужели вы не видите, друг мой, как это все глупо, и  я  удивляюсь,  как  вы
могли поверить в подобную нелепость!
     Каролина изо всех сил старалась побороть в  себе  несказанную  радость,
которую  пробудило  в  ней  признание  маркиза,  и,  вспомнив  о  герцогском
наставлении и своем долге, совладала с волнением.
     - Ваши слова меня  тоже  удивляют,  -  промолвила  она.  -  Если  я  не
ошибаюсь, вы сами пообещали вашей матушке и брату представиться  мадемуазель
де Ксентрай в назначенный день?
     - Поэтому я и увижусь с ней сегодня вечером. Однако это не  официальное
знакомство, а обыкновенный визит, который меня ни к чему не обязывает.
     - Эта увертка с вашей стороны, а  маркизу  де  Вильмеру,  по-моему,  не
пристало вступать в сделки со своей совестью.  Вы  дали  слово  сделать  все
возможное для того, чтобы эта особа оценила вас по достоинству, а вы  отдали
должное ее очарованию.
     - Именно это я по мере сил и  постараюсь  сделать,  -  ответил  маркиз,
добродушно смеясь и так хорошея от этой улыбки, что Каролина  просто  теряла
голову.
     - Выходит,  вы  посмеялись  над  матушкой?   -   продолжала   Каролина,
противясь чарам маркиза. - Как это на вас не похоже!
     - Конечно, не похоже! - ответил господин де Вильмер серьезным тоном.  -
Когда они у меня вырвали это обещание жениться,  клянусь,  мне  было  не  до
смеха. Я был тогда глубоко несчастен и  жестоко  болен:  мне  казалось,  что
близок мой смертный час, и даже мнилось, что душа моя уже мертва. Я  уступил
настояниям родственников только потому, что надеялся на скорую  кончину.  Но
теперь я воскрес для жизни, друг  мой.  С  ней  заключен  новый  договор,  и
сегодня я полон молодых сил и упований на будущее.  Любовь  бродит  во  мне,
как соки в этом огромном  дереве.  Да,  да,  любовь,  то  есть  вера,  силы,
ощущение бессмертия моей души, и за нее мне  держать  отчет  перед  господом
богом,  а  не  пред  людьми,  ослепшими  от  предрассудков.  Я   хочу   быть
счастливым, понимаете? Хочу жить и хочу стать супругом только в том  случае,
если полюблю от всего сердца...
     - Только не напоминайте мне о том, - продолжал он,  не  давая  Каролине
вставить словечко, - что свои желания должно  принести  в  жертву  долгу.  Я
человек не слабый и не легкомысленный. Я не придаю значения  пышным  словам,
освященным традицией, и не намерен быть рабом честолюбивых химер.  Моя  мать
мечтает вернуть свое богатство - в этом-то и заключается ее ошибка. Ведь  ее
истинное счастье и подлинная добродетель состоят в том, что  она  отказалась
от него и тем самым спасла своего старшего сына. С тех пор как  я  отдал  ей
почти все, что у меня было, матушка стала несравненно  богаче,  чем  раньше,
когда она с ужасом взирала на свое бедственное положение и считала, что  оно
должно стать еще хуже. Посудите сами, разве я не сделал  для  нее  все,  что
мог? У меня есть святые  убеждения,  которые  созрели  во  мне  за  жизнь  и
окрепли в годы учения. О них я никогда никому не говорил. Душевные  терзания
замучили меня, но, щадя матушку, я скрывал от нее свои  горести.  Я  страдал
по ее вине и не проронил ни одной жалобы. Разве я не видел  с  детства,  что
она явно предпочитает брата, разве не знаю,  что  по  сей  день  она  больше
любит старшего сына, потому что у него  более  высокий  титул?  Я  проглотил
свои обиды, и в тот день, когда брат наконец приблизил меня к себе,  полюбил
его от всего сердца. Но прежде - сколько тайных  оскорблений  и  язвительных