воображению не тесно в русле исторической науки.
     Он, впрочем, уверяет, что это я открыла в нем поэтическую жилку  и  что
теперь он сам начинает ее в себе замечать. На  днях,  спустившись  в  овраг,
который пересекает долину реки Шар, мы любовались красивыми пастбищами,  где
щипали траву овцы и козы. В глубине этой  обрывистой  балки  есть  скалистый
массив; в овраге он кажется горой, а  его  чудесные  серовато-лиловые  скалы
так высоко вздымаются над  плоскогорьем,  что  образуют  внушительный  кряж.
Отсюда не  видно  и  просторного  нагорья,  и  порой  кажется,  будто  ты  в
Швейцарии. Так по крайней мере говорит мне в  утешение  маркиз  де  Вильмер,
поскольку знает, как высмеивает мои восторги его мать.
     - Не обижайтесь, - твердил он,  -  и  не  верьте,  когда  говорят,  что
оценить истинное величие может только тот, кто  много  видел  величественных
ландшафтов на своем веку. Человек,  наделенный  чувством  величия,  замечает
его везде, и это не игра его воображения, а подлинная прозорливость.  Только
человеку   с   неразвитыми   чувствами   нужны    необузданные    проявления
царственности и мощи. Поэтому многие,  отправляясь  в  Шотландию,  ищут  там
пейзажи, описанные Вальтером Скоттом, и, не найдя их, упрекают поэта за  то,
что он приукрасил свою родину. А между тем я ни секунды не  сомневаюсь,  что
эти пейзажи не вымысел и, случись вам оказаться  в  этой  стране,  вы  сразу
отыскали бы их.
     Я призналась маркизу, что подлинно грандиозные  пейзажи  будоражат  мою
фантазию, что  мне  часто  снятся  неприступные  горы  и  головокружительные
пропасти, а перед гравюрами,  изображающими  бурные  шведские  водопады  или
плавучие ледяные глыбы северных  морей,  я  всегда  погружалась  в  мечты  о
вольной жизни, что все путешествия в дальние страны, о которых  я  читала  в
книжках, не только не отпугивали меня  тяготами  пути,  а  напротив,  будили
сожаление, что я их так и не изведала.
     - И тем не менее, когда  вы  только  что  глядели  на  этот  прелестный
ландшафт,  -  сказал  маркиз,  -  вы  показались  мне  такой  счастливой   и
умиротворенной. Неужели волнения нужнее вашей душе, чем  покой  и  умиленная
безмятежность? Посмотрите, какая тишина царит  вокруг!  В  этот  час,  когда
солнечные блики словно тают в густеющих тенях, и туманные испарения  ласково
льнут к скалистым склонам, а листва беззвучно пьет золото  последних  лучей,
просветленная  торжественность  природы,  как  в   зеркале,   отражает   все
прекрасное и доброе, что в ней сокрыта. Прежде я этого не  видел  и  прозрел
совсем недавно. Я жил среди пыльных книг, а грезились мне лишь  исторические
события да миражи  прошлого.  Порой  на  горизонте  проплывали  передо  мной
корабли Клеопатры, а в ночной тишине  из  Ронсевальского  ущелья  доносились
воинственные призывы рога. Но  то  было  царство  грез,  а  действительность
ничего  мне  не  говорила.  И  вот  я  увидел,  как  вы  молча  следите   за
небосклоном, как умиротворенно ваше лицо, и тогда я невольно  спросил  себя,
откуда снизошла на вас эта радость. А если  говорить  правду,  ваш  недужный
себялюбец немного ревновал вас к  тому,  что  пленило  ваш  взор.  И  тогда,
полный тревоги, он тоже стал смотреть на мир и покорился своей  участи,  ибо
понял, что любит то же самое, что любите вы.
     Ты,  конечно,  сестричка,  понимаешь,  что,  говоря  это,  господин  де
Вильмер бесстыдно погрешил против истины: ведь он подлинный художник,  равно
благоговеющий  перед  природой  и   истинной   красотой.   Но   из   чувства
благодарности он так по-детски добр ко мне, что  простодушно  кривит  душой,
воображая, будто я и впрямь чем-то обогатила его духовную жизнь".


XV

     Однажды утром маркиз писал за большим столом в библиотеке, а  Каролина,
сидя напротив, рассматривала географический атлас.  Внезапно  Урбен  отложил
перо и взволнованно произнес:
     - Мадемуазель де Сен-Жене, вы, помнится, не раз говорили  мне  о  своем
благосклонном желании познакомиться  с  моим  сочинением,  а  я  думал,  что
никогда  не  решусь  вам  его  показать.  Но  теперь  я  почту  за   счастье
представить его на ваш суд. Эта книга в  гораздо  большей  степени  создание
ваших рук, нежели моих, - ведь я в нее  не  верил  и  только  благодаря  вам
перестал противиться страстному желанию написать ее  до  конца.  Вы  помогли
мне, и за один месяц я написал  столько,  сколько  не  сделал  за  последние
десять лет, и теперь наверняка закончу свой труд, с  которым,  не  будь  вас
рядом, вероятно, провозился бы до своего последнего часа.  Впрочем,  он  был
не  за  горами,  мой  смертный  час.  Я  чувствовал,  что  он   пробьет   не
сегодня-завтра, и лихорадочно спешил, ибо в отчаянии видел,  что  все  ближе
конец моего существования, но не труда. Вы повелели мне жить, и вот я  живу,
приказали успокоиться, и я спокоен, захотели,  чтобы  я  поверил  в  бога  и
самого себя, и я поверил. Отныне я знаю, что мои мысли несут в себе  истину,
и теперь вам следует  убедить  меня  в  том,  что  я  действительно  обладаю
талантом, ибо хотя содержание для меня важнее формы, все  же  почитаю  форму
звеном  весьма  существенным  -  ведь  она  делает  истину   и   весомой   и
притягательной. Вот вам моя рукопись, прочитайте ее, мой друг!
     - Прекрасно! - живо откликнулась Каролина. - Видите, я без колебаний  и
боязни берусь ее прочитать. Я настолько убеждена в вашем  таланте,  что,  не
страшась, даю слово чистосердечно высказать потом свое мнение,  и  настолько
верю в наше единомыслие,  что  даже  льщу  себя  надеждой  понять  те  идеи,
которые не уразумела бы при другом положении вещей.
     Но, взяв  сочинение  маркиза,  Каролина  вдруг  оробела  от  такой  его
доверительности и робко спросила, не разделит ли с  ней  досточтимый  герцог
д'Алериа столь приятное и интересное занятие.
     - Нет, - ответил маркиз, - брат сегодня не придет - он на  охоте,  а  я
как раз хочу, чтобы вы прочитали книгу в его отсутствие. Брат ее не  поймет,
у него слишком много предрассудков. Правда, он  думает,  что  мысли  у  него
"передовые", как брат выражается; осведомлен он и в  том,  что  я  ушел  еще
дальше, чем он, но, конечно, и вообразить не  может,  что  я  отказался  ото
всех заповедей, внушенных мне воспитанием. Мой крамольный отказ от  прошлого
приведет его в ужас, и тогда, вероятно, я уже не смогу завершить свой  труд.
Впрочем, даже вас... может быть... покоробят некоторые мои мысли.
     - У меня нет никаких предубеждений, - ответила Каролина,  -  и,  вполне
вероятно,  что,  познакомившись  с  вашей  книгой,  я  соглашусь  со   всеми
выводами. А сейчас, сударь,  я  прочитаю  вслух  вашу  книгу.  Надо  же  вам
послушать, как ваши мысли  звучат  в  чужих  устах.  По-моему,  это  хороший
способ перечитать самого себя.
     В то утро мадемуазель де Сен-Жене прочла половину тома. Она читала  его
после обеда и на следующий день. Так в три  дня  благодаря  Каролине  маркиз
прослушал  все  свое  сочинение,  над  которым   трудился   несколько   лет.
Неразборчивый  почерк  маркиза  Каролина  разбирала  легко,  читала  внятно,