Каролину, и вместе с тем в нежелании маркиза  поселиться  с  ней  под  одной
крышей она видела свидетельство его внутреннего спокойствия, которое и  было
ей нужно. Однако ее чувство к маркизу  вступило  в  ту  фазу,  когда  логика
часто уступает велениям сердца. Каролина  молча  радовалась  последним  дням
своей безмятежной жизни, а когда пришла весна, в первый  раз  пожалела,  что
зима кончилась.
     Мадемуазель де Ксентрай прониклась  большим  уважением  к  Каролине  и,
напротив, неприкрыто выражала свою неприязнь к госпоже д'Арглад,  с  которой
иногда  встречалась  по  утрам  в  будуаре  у  своей  будущей  свекрови.  На
официальных приемах у маркизы Диана  не  бывала,  а  навещала  ее  вместе  с
герцогиней де Дюньер и  ее  дочерью.  Леони  делала  вид,  что  не  замечает
нерасположения красавицы Дианы, и думала о  том,  что  скоро  отомстит  этой
гордячке, а заодно и Каролине.
     На свадьбу Леони не  пригласили:  она  еще  носила  траур  и  не  могла
появиться на празднике. Однако из уважения к  маркизе  Леони  сухо  выразила
сожаление по поводу этой невозможности и тем и  ограничилась.  Каролину  же,
напротив, выбрали и подруги невесты, а будущая  герцогиня  д'Алериа  осыпала
ее подарками.
     Наконец наступил знаменательный день, когда после стольких лет  горя  и
нищеты мадемуазель де Сен-Жене,  одетая  стараниями  невесты  с  безупречным
вкусом и даже богато, в первый раз появилась во всем блеске своей красоты  и
очарования. Она произвела сенсацию, и все то и дело спрашивали  друг  друга,
откуда эта очаровательная незнакомка, на что Диана отвечала:
     - Это моя подруга  и  наперсница  моей  свекрови,  особа  действительно
выдающаяся, и я очень счастлива, что теперь она будет жить вместе со мной.
     Маркиз танцевал с новобрачной и с мадемуазель  де  Дюньер,  дабы  иметь
возможность  танцевать  с  Каролиной.  Мадемуазель  де  Сен-Жене  была   так
смущена, что с улыбкой шепнула маркизу:
     - Как? Неужели мы, совместно учреждавшие аллодиальную  собственность  и
освобождавшие от подати общины, будем теперь танцевать кадриль?
     - Да, - весело отвечал ей маркиз, - и это гораздо приятнее, так  как  я
наконец крепко сожму вашу руку.
     В первый  раз  маркиз  откровенно  выказывал  Каролине  свое  волнение,
причиной которого было его сердечное чувство к ней. Каролина и в самом  деле
ощутила, как дрожит его рука и как глаза маркиза пожирают ее лицо.  Каролина
испугалась,  но  тут  же  сказала  себе,  что  однажды  уже  почла   маркиза
влюбленным в нее и что он сумел развеять всяческие подозрения на этот  счет.
И нужно ли бояться потерять голову с человеком, который так  высок  в  своих
нравственных помыслах? И  разве  к  ее  желанию  победить  свое  чувство  не
примешивалось  смутное  любовное  опьянение?!  Каролине   трудно   было   не
заметить, как она хороша: она читала это во всех глазах.  Она  затмила  даже
невесту, затмила  ее  семнадцать  лет,  бриллианты  и  торжествующую  улыбку
любимой! Старые дамы выговаривали госпоже де Дюньер:
     - Эта сиротка чересчур красива, опасно красива!
     Сыновья самой герцогини, высокомерные и  многообещающие  молодые  люди,
смотрели  на  Каролину  так,  что  оправдывали  тревоги  искушенных  матрон.
Герцог, тронутый тем, что великодушная Диана не  подумала  его  ревновать  к
мадемуазель де Сен-Жене, и признательный Каролине за учтивую сдержанность  с
ним, оказывал ей особое внимание. Маркиза обходилась с Каролиной  как  самая
нежная мать.
     И, наконец, сама Каролина переживала  те  часы  в  своей  жизни,  когда
вопреки капризной судьбе природное могущество ума и красота вступают в  свои
права и завоевывают себе место в обществе.
     Но если на лицах  гостей  Каролина  читала  свое  торжество,  то  глаза
маркиза де Вильмер были зеркалом ее победы. Только теперь она заметила,  как
изменился этот странный человек со дня  их  встречи:  тогда  он  был  робок,
замкнут и нелюдим. Ныне же, элегантный под стать своему старшему  брату,  он
держался с неподдельным изяществом и подлинным благородством. Ведь при  всем
необыкновенном умении вести  себя  в  обществе  герцог  отличался  известным
позерством, немного театральным  и  слащавым,  что,  кстати  говоря,  вообще
свойственно испанцам.  Маркиз  же  принадлежал  к  тому  типу  французов,  у
которых естественная непринужденность сочетается с подкупающей учтивостью  и
тем обаянием, что, не выставляясь напоказ, покоряет  своей  скромностью.  Он
танцевал, вернее - выполнял фигуры кадрили, с  необыкновенной  простотой,  а
целомудренная жизнь придавала его  движениям,  выражению  лица  и  всей  его
стати благоухание прекрасной молодости. В этот вечер он выглядел  на  десять
лет моложе своего брата, и какое-то  сияние  надежды  в  его  глазах  словно
твердило о новой жизни, которая была впереди.


XIX

     В полночь молодые незаметно  удалились  в  спальню,  и  маркиза  жестом
показала Урбену, что устала и тоже хочет отдохнуть.
     - Дай мне руку, мой мальчик, - сказала она  подошедшему  маркизу.  -  А
Каролину не зови, пусть она еще потанцует, госпожа  де  Дней.
     И так как Урбен бережно поддерживал маркизу в передней, которая вела  в
ее апартаменты, расположенные в  нижнем  этаже  (зная  страх  маркизы  перед
лестницами, дети избавили ее от них), то она сказала:
     - Дорогой мой, тебе больше не придется носить  на  руках  свою  грузную
матушку. Слишком часто ты это делал, когда мы жили вместе. С тобой я  ничего
не боялась, но страдала, что докучаю тебе.
     - А я еще не раз пожалею об этой докуке! - сказал Урбен.
     - Какой  чудесный  праздник!  -  воскликнула  маркиза,  входя  в   свой
будуар. - А наша Каролина - царица бала.  От  красоты  и  грациозности  этой
крошки я до сих пор не могу прийти в себя.
     - Матушка, - сказал маркиз, - если вы  не  очень  устали,  уделите  мне
четверть часа. Я хочу с вами поговорить.
     - Поговорим, поговорим, сын мой! - ответила маркиза. - Я устала  только
оттого, что не могла даже словом  перемолвиться  с  моими  любимыми  детьми.
Потолкуем о нем, потолкуем о твоем  брате  и  о  тебе,  друг  мой.  Господи,
неужели ты не подаришь мне такой второй день?
     - Матушка, дорогая,  -  сказал  маркиз,  опустившись  на  колени  перед
госпожой де Вильмер и крепко сжав  ее  руки,  -  этот  день  и  мое  счастье
всецело зависят от вас.
     - Что ты говоришь? Неужели? Рассказывай скорее!
     - Да, я вам скажу все. Слишком  долго  я  ждал  этой  минуты,  призывая
вожделенный час, когда брат,  вернувшийся  к  богу,  истине  и  ставший  сам
собой, заключит в свои объятия избранницу, достойную стать вашей дочерью.  И